– Минувшей ночью, пока мы с художником изображали сов, всплыли кое-какие факты. Шестнадцать лет назад вы не потеряли счет времени, как это следует из ваших слов, Тарру. Вы приехали в башню с женой – и потеряли ее.
От слов Сенлина лицо друга побелело, утратив всякие следы веселья.
– Вы ее ждали, не сомневаясь, что она найдет дорогу к вам. Но она этого не сделала. – Молодая туристка с голыми ногами, напоминающими ножницы, прошла мимо опять, похоже заблудившись, но на этот раз Тарру не удостоил ее взглядом. – Вы могли бы отправиться домой, но что, если бы ее там не оказалось? Что бы вы сказали ее отцу, ее матери? Нет, не надо ерзать и сутулиться, Тарру. Я вас не отчитываю; я напоминаю, как вы здесь застряли, словно комок в горле, который не движется ни туда ни сюда. Вы ее искали, вы ждали, вас тошнило от отчаяния и унижения. Всплески надежды были не менее болезненными. Ваши средства подходили к концу. И вот, когда надежда почти угасла, случилось чудо: в ваш отель пришло письмо от супруги. Каким-то образом, спустя недели после вашего расставания, она сумела вернуться домой. Она боялась, что вы потерялись или мертвы, но все равно отправила деньги, на всякий случай. А вы…
– Пожалуйста, хватит, – жалобно сказал Тарру.
– Вы, – настойчиво продолжил Сенлин, – взяли деньги. Рассчитались с одними кредиторами, уболтали других подождать, но ничего не написали в ответ… ибо зачем? Вы вернетесь и все объясните. Но стыд не позволил вам вернуться. Через месяц пришло еще одно письмо, и с ним – опять деньги. Она платила Вселенной десятину. Отдавала часть вашего состояния на случай, если вы живы и можете ею воспользоваться. А у вас появились новые долги, и на полет домой не хватало. Вы неделями колебались между стыдом и потаканием слабостям, похвальбой и самобичеванием. Постепенно вы стали частью местного светского общества. Вы превратились в главный элемент званых вечеров; вы могли заполнить собой комнату. Огьер сказал мне, что много, очень много вечеринок родилось и умерло по вашей прихоти. И все-таки вы не написали жене, потому как ей лучше было думать, что вас нет в живых.
– Я выпорю этого художника его же языком! – зарычал Тарру, но выглядело все так, словно он собирался задушить Сенлина как подвернувшегося под руку. Темные глаза горели под раскрасневшимся лбом, и он заметно дрожал от ярости. – Он не рассказал тебе и половины истории. Не притворяйся, что видишь меня насквозь!
Сенлин покачал головой с непоколебимой суровостью патриарха.
– Он показал мне портрет, который написал в дни вашей дружбы. В вашей бороде было меньше седины, но ошибка исключена – это вы. Он рассказал мне о ссоре, которая случилась после того, как вы спьяну все ему поведали. После этого вы не могли выносить его общество.
– О, так это его история о нашей распре! – Тарру фыркнул и стукнул кулаком по столу. – Дай-ка я расскажу тебе другую половину, и мы поглядим, кто окажется настоящим храбрецом!
– Меня это не волнует. Я не собираюсь вас ругать! – Сенлин схватил друга за руку. – Мы одинаковые. Я рассказал собственную историю, когда пересказывал вашу. Послушайте! Я потерял жену в этом ужасном месте. Я ее искал, болтался туда-сюда и доказал, что являюсь трусом. Я наполовину сошел с ума от надежды и угрызений совести. Я напивался до потери разума. Я спрятался от собственной жизни. Мне конец, Тарру. Я никогда не смогу вернуться домой. Только не в одиночку.
Во второй раз за последние часы Сенлин рассказывал сагу о потерянной Марии. Открыв свою трагедию, он поделился тем, что узнал от художника, не жалея деталей, хоть они и ранили. Было очень обидно думать, что она прошла так близко. Может, они дюжину раз миновали друг друга на улице, но все время смотрели в разные стороны.
Огьер сказал: Тарру ненадежный, ложный друг. И Сенлин мог только надеяться, что его нынешней самоуничижительной честности будет достаточно, чтобы доказать неправоту художника.
По заключении поразительной исповеди Сенлина Тарру вздохнул и повел плечами. Его глаза блестели, когда он взглянул на эфемерное движение под сверкающей мозаикой солнечного света.
