Она положила ладонь на кору. Тёплая. Наверное, солнце. Старики бы сказали — «жизненная сила». Или ещё что-нибудь на своём языке. Баллита когда-то немного знала его, но забыла. Зачем древний язык в городе? С кем на нём говорить? С деревом? Оно поймёт и так. Если, конечно, умеет понимать. Старики говорили, что умеет. Что дерево это не просто дерево. Это символ единства мира, корни которого змеятся в подземелье, ствол опирается на землю, а ветви уходят в небо. Красивый символ. Ничем не хуже прочих. Они вообще много что говорили. Старики. Но их больше не осталось. Город переваривает чужих, а экклесия косо смотрит на тех, кто поклоняется дереву… Но сейчас ей нужно было сюда прийти и вспомнить стариков.
— Маш айлай.
Баллита обернулась. Перед ней стояла щуплая девушка с длинными, огненно-рыжими волосами и большими зелёными глазами. Походная одежда была непривычного покроя с узором из листьев.
— Простите, что?
— Приятно видеть, что кто-то помнит… — рыжая дружелюбно улыбнулась.
— Ты не здешняя, — уточнила Баллита.
— Да. Вы догадались по моему акценту?
— Не только.
Незнакомка осмотрелась.
— Как всё запущено. Неужели деревом никто не занимается?
— А кто им будет заниматься? — пожала плечами Баллита.
— Разве всё так плохо? Мне показалось, что я видела многих соплеменников среди горожан.
— Вот поэтому я и догадалась, что ты не здешняя… Ты ведь с запада, верно?
Рыжая кивнула.
— Я так и поняла. Возможно там старые традиции и остались, но здесь… Здесь их больше нет.
Собеседница решительно замотала головой.
— Они есть везде, где есть мы. А у вас даже дерево сохранилось. Это редкость.
— Ты зря сюда пришла. Здешние влаты уже забыли свои традиции, а дерево сохнет и рано или поздно экклесия его срубит.
— И вы это допустите?!
Баллита рассмеялась.
— Ты зря сюда пришла. Здесь больше ничего нет, кроме воспоминаний.
— Но…
— Извини. Мне надо идти. У меня срочное дело, с которым надо покончить до наступления темноты.
Она решительно зашагала в порт. Рыжая девица вывела её из равновесия. Срубят дерево… Ну и срубят. Что она, в конце концов, может сделать? Самое противное было то, что она так и не смогла для себя решить, как она поступит, если кто-то захочет его срубить…
Фиррена она застала на пристани. Он сидел на краю, свесив ноги к воде, и насвистывал какой-то мотивчик. Увидев её, он поднялся.
— Опаздываешь, дорогая. Я уже начал думать, что ты меня обманула. Подвела наивного паренька…
— Помолчи. Я не в духе…
— И что же так огорчило нашу красавицу?
— Инструменты с тобой?
— Обижаешь…
Баллита спрыгнула в баркас.
— Ставракий, поднимай якорь. Отплываем.
— Но, шеф…
— Пошевеливайтесь, нам нужно спешить.
Матрос покачал головой.
— Уже поздно. Мы не успеем пройти внешним фарватером до темноты. Без маяка там легко наскочить на рифы…
— Мы туда не пойдём. Нам только до самого маяка дойти нужно…
Фиррен насторожился.
— А зачем нам маяк? Никогда не слышал, чтобы там было что-то ценное.
— А кто говорил про ценное, — усмехнулась Баллита.
— Ну, ты говорила про инструменты, и я решил… — он замолчал.
— Правильно решил… но ценностей не будет.
— Только не вздумай мне сказать, что ты собираешься зажечь маяк, чтобы дать сигнал Уберто.
— Ты поразительно догадлив, мой низкорослый друг…
— А ты поразительно безрассудна, моя большеглазая лань. Ты хоть представляешь, что с нами сделают, если твой план не выгорит?
— Выгорит. Всё учтено. Мы подойдём туда как раз на закате. После этого туда вряд ли кто сможет добраться до утра. У нас будет целая ночь…
— Хм…
— Не хмыкай. В первую голову работа.
— Послушай. Этот Уберто тебе не сват, не брат и даже не родственник. Чего ты так о нём печёшься?
— Он был другом моего отца. Я даже встречала его, когда ещё была маленькой девочкой…
— О, как. Это кардинально меняет дело. Надеюсь, он достаточно щедр к друзьям дочерей его друзей?
— Помолчи…
Маяк стоял на небольшой скале почти точно в середине пролива. Лежавшие дальше несколько более крупных островков хорошо укрывали бухту Волрима от зимних штормов, но таили массу опасностей для неосторожного морехода. Ночью, в непогоду или туман, войти в бухту можно было только ориентируясь на свет маяка.