Последний дом в Шаре был руиной, уже укрывшейся в глубине леса, относящегося к долине Виона, ближе к его истокам. Окна и двери со всех сторон заколочены, внутрь не попасть. Наружные стены сравнительно недавно разрисованы обычными, распространенными во всем мире фигурами, знаками и альтернативными символами, с вариантами между ними, как, наверное, встречаются повсюду, картины, которые заслуживают того, чтобы их рассмотреть поближе. Но здесь было кое-что еще: почти замазанные следы прошлых десятилетий (не столетий, развалина была не такой старой). Когда была война во Вьетнаме? Лет пятьдесят назад? Здесь, на этих стенах, в сохранившихся надписях, написанных ясным почерком, недостающие буквы и обрывки слов легко восстанавливались, Америка все еще сбрасывала напалмовые бомбы на чужую страну и по-прежнему призывалась к тому, чтобы кончить дело миром и оставить весь свет в покое. Выбоины от пуль, в одном месте особенно кучно, относились уже к другой войне, случившейся еще тремя десятилетиями раньше, и представляли собой следы сражения, произошедшего в этих местах, последней битвы в этой части Европы, хотя по этим дыркам невозможно было определить, кто в кого пулял, ни свастики, ни какого-нибудь креста между рисунками или под росписью не обнаруживалось, не говоря уже об обрывке лозунга «Один народ – Один Рейх – Один фюрер», попадавшегося Алексии не раз на глаза во время ее путешествий на Восток, часто в неприкрытом виде.
А вот к какому времени относились остатки плакатов на пристройке к дому, деревянном сарае, от которого остался кусок дощатой стены, выглядывавшей из чащи, определить уже было невозможно. Плакаты были прикреплены к стене кнопками, и там, где они еще остались, – казалось, что они все были на месте, если судить по плотному ряду, сверкавшему на фоне почерневшего дерева, – там, под ними, торчали крошечные обрывки плакатной бумаги. В одной части стены кнопки и обрывки шли особенно густо, но не так, как выбоины на каменной стене дома рядом: выделяясь среди тысяч других кнопок, и даже скрепок, заржавевших, они складывались в отчетливый четырехугольник, скорее вытянутый вверх, чем в ширину, с клочками бумаги, топорщившимися многослойной пачкой по намеченным углам, и совершенно пустым, без всяких кнопок, внутренним пространством, которое на этой деревянной стене сразу бросалось в глаза: «тут раньше вешали киноафиши!», воскликнул Вальтер, но это восклицание с таким же успехом могло исходить и от Алексии. Так оно и оказалось: на некоторых, более крупных, перекрывающих другие, обрывках еще остались буквы, одна, две, или даже кусочки слов, по которым невозможно было, правда, угадать название фильма, но можно было придумать свое, превратив все в игру: «L’e(nface nue)», «Голое детство», история ребенка, которого бросили родители. Вариант, предложенный Вальтером; а что предложила Алексия? «Les v(isiteurs du soir)», «Вечерний визитер». Ни год, ни десятилетие, к которому относились эти тогдашние фильмы, определению не поддавались; достаточно того, что их показывали «тогда»; и этого было действительно достаточно.
Когда они вот так стояли перед деревянной стеной, перелистывая по очереди, то один, то другой, как страницы толстой книги, обрывки и пытаясь разгадать загадки: из замурованной руины донесся неожиданно хлопок, похожий на звук выстрела. Нет, это не мог быть выстрел, звук был слишком глухой. Это явно был удар, но не от падения рухнувшего каменного обломка, он был нанесен изнутри, в замурованную стену, причем намеренно, и не каким-то оказавшимся там запертым животным (как могло показаться сначала), а человеком. В этой закрытой со всех сторон развалине кто-то жил, хотя и непонятно, как он туда попал, через бывшую канализационную шахту? через провалившуюся крышу (хотя она казалась недоступной)? Кто-то изнутри со всей силы ударил по стене, не кулаками, а чем-то твердым, тяжелым, будто говоря: «Эй вы, хватит тут топтаться, убирайтесь!» Удар был произведен со злобной угрозой, быть может, даже с угрозой убийства. Если бы не каменная стена между ними, оба они получили бы молотом или рычагом от бывшей стрелки, без предупреждения, по голове. Странно, что этим одним ударом по стене изнутри руины, предназначавшимся однозначно им и нанесенным к тому же с невероятной силой, все и ограничилось.
