Она спала, и ей снились сны, всю ночь ей снилось только одно, только она и он. Кто – он? Он. И всю ночь они шли к единению друг с другом. И происходящее между ними было исполнено мощного и в то же время мягкого драматизма. Это был драматизм, внутри которого не происходило ничего резкого или внезапного, равномерный драматизм, постоянное нарастание, развитие, перебрасывание, от одного на другого, от другого обратно. Тут не было не только ничего резкого или внезапного, тут вообще ничего не происходило, ни одного отдельного события, ничего, ровным счетом ничего, абсолютно ничего. Ни она не прикасалась к нему, ни он к ней. Они не шли навстречу друг к другу и не бежали, они не падали вместе на колени, они не бросались друг другу на шею, не ласкались, не ложились рядом или, упаси боже, один на другого. Единственное, что о них можно было сказать: что они – не стояли, не сидели, а были друг против друга, просто были, друг против друга, вместе, и ничего больше. Они были, конечно, предназначены друг для друга, они хотели друг друга, при том, что предназначенность одновременно была желанием, а желание – предназначенностью, но всякое действие, активность, акт совершенно исключались. Нет, неправильно: соединение не требовалось. Или еще более загадочно: обычное соитие между двумя особями разных полов не рассматривалось. Половое соитие любого рода, в том числе, если такое бывает, телепатическое, находилось в данный момент за пределами пространства этих двух.
У них, этих двоих, имелось, стало быть, свое, сугубо личное пространство. Но что такого особенного было в этом пространстве? Это было пространство, в котором она, женщина, и он, мужчина, избавленные от своих таких разных тел, – освобожденные от своих столь различных тел, сохраняли одновременно телесность, растворяясь в чистой телесности, в одной сплошной телесности. Тела их обоих, охваченные желанием, вместе с тем обратились в существо, в одно единое, единственное чистое существо, и это единое существо парило ночь напролет, без конца, бесконечно, перемещаясь туда и сюда, томилось желанием и удовлетворяло его, исполняло желание и снова томилось. Их пространство было вне времени и места, вне понятий «мужчина» и «женщина», но было тем не менее обязано своей силой тому реальному факту, что в нем пребывали мужчина и женщина, тела которых, без каких бы то ни было усилий с их стороны, всю ночь соединялись в одно, дополнительное тело, третье тело, делавшее присутствие двух других ненужным. Как это было нужно двоим, как это было нужно тому единому существу. Бесконечная нужда. Бесконечная сладость. Бесконечно сладостная нужда. Аллилуйя! Богатая ночь, драгоценная ночь. И такое возможно только между мужчиной и женщиной? Только между мужчиной и женщиной! И только во сне? Нет, так быть не должно.
А утром мягкое пробуждение, как в воскресенье. И в самом деле было воскресенье, даже в каморке под лестницей. Можно остаться в постели и растянуть впечатления сна. Такие сны стали большой редкостью. Или это относилось только к ней? И вот уже сон развеялся, утратил то, что составляло его силу, – лежавшее в его основе чувство.
Никогда в ее жизни, даже приблизительно, не будет того, что было между ним и ней, между ней и ним, вот только что во сне, никогда не бывать тому, чем они были друг другу, и не только друг для друга, но и для всего человечества. Для нее, для такой, как она, не было на земле ни одного подходящего, подходящего ей. Или это она, воровка фруктов, не подходила ни одному мужчине, ни одному подходящему мужчине. Она была обречена оставаться наедине со своим сном до последнего смертного часа, аминь.
Но нет, никакого «аминь», никакого «да будет так, да будет так со мной». Никакой молитвы, скрепляющей согласие с мнимой судьбой. Вместо этого ударить кулаком по каменной стене. И ей вспомнилась одна фраза из проповеди одного священника, стоявшего высоко на кафедре, в одной далекой стране, – такие проповеди, читавшиеся с высот, были там еще в ходу: «Бесконечное парение любви между душой и Богом, вот что такое небо!» – Кто сказал, что он, ее мужчина, реальный, из плоти и крови, не отправился к ней уже давным-давно? Кто сказал, что он, ее мужчина, не существует и никогда не будет существовать? Она сама, только она говорила это. Но ведь в то, что она говорила сама себе, про себя, она не обязана верить? Нет, никакого монастыря! Никакого небесного жениха. Будет только земной!
