— Думаю, что он моложе Холлема, что он в большей степени блондин, чем Холлем, и глаза у него золотистее, чем у Холлема.
— Не дури. Я спрашиваю всерьез. Мы говорили обо мне, о моей работе, о моей жизни. Он был искренне заинтересован. Спросил, как я могу выносить все это.
— Очень оригинально, — буркнула Луиза в стакан с водой, от души желая пребывать в таком состоянии, чтобы ей можно было выпить чего-нибудь покрепче.
— По специальности он психиатр, — сообщила Рейчел, и глаза у нее вспыхнули; она спустила ноги с дивана и наклонилась вперед. — Я дала ему свою карточку.
— И?
— Полагаю, мы с ним еще встретимся.
Луиза тоже наклонилась вперед — вроде бы так и следовало.
— В этой комнате установлены жучки? — спросила она.
— Нет.
— Тогда почему ты говоришь шепотом?
— Бог его знает. — Рейчел откинулась назад и осушила «футбольный кубок» до дна. — Наверное, из чувства вины. Хотя с какой стати мне испытывать его, раз Холлем никогда не спрашивает меня о том, что я думаю по какому бы то ни было поводу. Я просто не знаю, что мне делать, Лу.
— А какие у тебя варианты? Одно из двух: ты изменяешь Холлему, мучаешься сознанием вины и продолжаешь жить с ним вместе или, наоборот, ты изменяешь Холлему, мучаешься чувством вины и бросаешь Холлема.
Рейчел досадливо хмыкнула. Наступило долгое молчание.
— Я считала, что ты поймешь Я имею в виду, что ты перепрыгиваешь от одной связи к другой. Ты же очень непостоянная, верно?
Луиза порадовалась, что сидит. Услышать от лучшего друга, родной старшей сестры, будто ты нечто вроде проститутки, — это такое унижение, что на ногах не устоишь.
— Тебе решать, Рейчел.
— Ты могла бы мне посоветовать пойти на это.
— Почему?
— Потому что жизнь до черта короткая, вот что ты должна была мне сказать.
— Выходит, ты уже сделала выбор.
— Господи, ты говоришь точь-в-точь как мама!
— Ты рассказала ей об этом?
— Разумеется, нет. Я ни о чем не могу говорить с мамой. Она не может говорить даже о папе. И хочет только одного: посылать мне жилетки. Жилетки! Это единственное, что мне требуется при моей сексуальной озабоченности. Затраханный шерстяной жилет!
Луиза сидела спокойно, пока Рейчел, словно катапультированная, вскочила с дивана и понеслась в кухню за новой бутылкой вина, каковую и принесла с собой. Куда уж тут упоминать о клоунских шлепанцах! При всем своем наивном энтузиазме Луиза не могла представить свою мать убеждающей Рейчел носить подобные шлепанцы.
— Мама слегка чокнулась на том, чтобы мы встречались, — продолжала Рейчел. — Провалиться мне сквозь землю, если я проведу еще одно унылое Рождество у нее. Либо она приезжает сюда, либо пусть проводит Рождество в одиночестве. Ох, эти папины фотографии все на том же месте! Хоть бы переставила их.
— Мне нравятся эти фотографии, — возразила Луиза в почти неосознанном порыве защитить память отца.
— Ну, это же святыня, — продолжала выпускать пар Рейчел, держа бутылку в вертикальном положении над стаканом. — Я этого не выношу. Не таким уж дьявольски прекрасным он был.
Луиза встала. Это движение тоже было неосознанным, пока она не увидела тревогу в глазах Рейчел. Теперь, когда она на ногах, ей удастся сказать нечто существенное. Рейчел забормотала:
— Луиза, успокойся. Я не собиралась проявлять неуважение. Папа был очень славный, но согласись, пороха он бы не выдумал. Я считаю, что маме стоит подумать о себе, как-то устроить свою жизнь. Она могла бы встретить кого-то. Могла бы найти приличную работу вместо того, чтобы терпеть день за днем выходки этой садистки и садистки. Я попросту хочу быть честной. Я любила отца, но он был… — Рейчел задумалась, устремив взор на женщину с тремя грудями. — Да, Луиза, по совести говоря, он был недалеким и неодухотворенным.
— Рейчел, как ты можешь так говорить? — выдохнула Луиза. — Я восхищаюсь отцом. Он создал бизнес из ничего. Он мог бы остаться простым каменщиком, но сумел добиться иной судьбы. Как ты считаешь, кто платил за нашу школьную форму? Ты слишком многое забыла. Только благодаря ему ты основала собственное дело.
— Не впадай в истерику. Я знаю, что вы с ним были не разлей вода, но я его тоже любила. Но я не считаю, что надо разводить сантименты вокруг кого бы то ни было только потому, что он умер.
