— Маляром, конечно же. Разве не видите?
— Вижу. Я не слепой. Но, почему же вы так нервничаете?
Ирэн потупилась:
— Я никогда так близко не сталкивалась с миллионером!
— Миллиардером! — Не без гордости поправил Грэгори и хотел было протянуть руку, чтобы откинуть волосы с ее лба.
— О! Нет! Щекотно! — смущенно отпрянула девушка, испугавшись, что он обнаружит парик.
Она так и оставалась в кольце его рук. И Ирэн поняла, что вырваться ей не удастся.
— Как вы узнали меня, когда я вошел, Рири? — вдруг спросил Грэгори.
На какую-то долю секунды она онемела, не зная, что и сказать.
— Я не дура! — презрительно ответила, наконец, девушка. — У кого еще могут быть ключи?
— У привратника.
— В таком дорогом пальто? Сколько же платят привратнику в Греции? — Рассмеялась она. В ее смехе было столько открытой, детской непосредственности, что Грэгори, казалось, смягчился. Во всяком случае, в его голосе, когда он заговорил, уже не было прямой угрозы.
— Хорошо, Рири. Пока я вам поверю…
Ура! Для Ирэн это была передышка. Возможно, краткая, но она позволяла собраться. Никуда не годится, когда слова застревают в горле и не можешь вымолвить ни звука.
Но больше всего она боялась, что упадет парик. Тогда уж провал. А она должна бороться до конца! Все или ничего, пан или пропал!
— И все же мне кажется, вы нервничаете!
Вот и кончилась передышка, подумала Ирэн, вцепился, как клещ:
— Нас наняли отделать этот кабинет к вашему приезду. Думаю, хотели преподнести хозяину сюрприз…
— Почему американка работает маляром в Афинах? — язвительно спросил Грэгори. — На мой взгляд, странная какая-то коммерция, вы не находите?
Девушка вздохнула. Что отвечать, ей было ясно. Эту версию они с Пэрли продумали.
— Я помогаю двум знакомым парням. Что в этом такого? Работа мне нравится. Между прочим, моя мать гречанка. И здесь живет моя семья. Я люблю сюда приезжать. В конце концов, в чем я провинилась? Что за допрос? И вообще, я хочу есть.
Ей показалось, что она растопила его недоверие. Ирэн поймала себя на мысли, что играть в опасную игру с мастером, ловко просчитывающим, как в шахматах, ходы вперед, даже приятно, и она получает от этого удовольствие.
— В некоторых обстоятельствах я бываю чересчур колюч, это правда.
Такое признание не могло быть неискренним. И Ирэн этим воспользовалась.
— И что же это за обстоятельства, можно узнать?
Его губы растянулись в циничной улыбке:
— Когда меня чересчур допекают.
— То-то я смотрю, вы разгорячились!
— Все зависит от того, как быстро бьется мое сердце, — многозначительно сказал Грэг.
Ирэн намек поняла. Разговор вновь становился для нее опасным. К тому же она устала от напряжения. Его холодные, тяжелые, как камень, слова неприятно резали слух.
— Мне хотелось бы знать о вас все. Правду. И я этого добьюсь, потому что вы в моей власти.
Она не знала, что и ответить на столь бесстыдную угрозу, решив, что в любом случае ей придется изворачиваться, полагаясь на случай. И он представился.
— О! Вы тоже испачкались краской.
— Черт возьми! — раздраженно воскликнул Грэгори. Он невольно отстранился, разжал руки, и девушка оказалась свободной. — Посмотрите, что вы наделали!
Костас снял пальто, швырнул ей под ноги.
— Сами виноваты. Я не просила вас хвататься за меня, как утопающий за спасательный круг!
— Я поймал вас, когда вы падали, — холодно возразил он. — И я вовсе не похож на тонущего.
— Но тогда как пиявка, — поправилась девушка, поймав себя на мысли, что он действительно способен высосать из противника все соки, если захочет. Подумать только, во что превратился Пэрли: одна оболочка, а человека нет. С ней этот номер не выйдет, она не допустит. Не на ту напал.
— У вас есть скипидар?
Этот чисто бытовой, будничный вопрос разом снял напряжение. Ирэн оживилась.
— Надо поискать. Надеюсь, найдется.
Она перешагнула через ящик с инструментами и подала ему бутылку с тряпкой.
— Сначала вы, — вежливо уступил Грэг. — Я посмотрю, как это у вас получится.
Поблагодарив, Ирэн принялась очищать большое пятно на шортах и тут же поняла, что привлекла его внимание к своим ногам. Она знала, что бедра и икры ее стройны и хороши. Что на них всегда заглядываются мужчины. Но сейчас она чувствовала себя не в своей тарелке. Больше всего ей хотелось убежать.
