— Не тряпка — против имперских магов? Ишабал — великий маг. Кэнайл — тоже. Ты вообще знаешь, что сможешь выстоять против великих магов, если один из них попытается тебя похитить?
— Если бы вы трое не противились тому, чем мы были, то я бы и дважды не подумала об этом! — в гневе воскликнула Сэндри. — Но нет, вы боитесь, что я найду в ваших головах что-то плохое. Или глупое. Или уродливое. Вы будто отправились восвояси на поиски приключений, а потом вернулись домой, и вините меня за то, что мы все разные! Я хочу, чтобы мы были как раньше, а вас волнует только то, как путешествия расширили ваш кругозор!
К своему отвращению, она осознала, что плачет и кричит от негодования:
— Простите меня за то, что хочу вернуть мою семью!
Вместо того, чтобы дальше терять лицо, она пришпорила свою кобылу, и галопом понеслась вверх по холму к Замку Ландрэг.
* * *
По возвращении Сэндри удалилась в свои покои. Ожидая колокольного звона, зовущего в столовую, Трис пришлось самой рассказывать Браяру и Дадже о случившемся в этот день.
Даджа кивнула, когда Трис рассказала им о последней вспышке Сэндри:
— Она упоминала этом не, дома, — призналась она.
— Но когда мы уезжали, она сказала, что не против, — пожаловался Браяр.
Они собрались в его покоях, наблюдая за тем, как он делает для старшей дочери Амброса средство для удаления дефектов кожи. С сёстрами он беседовал так, будто ничем не занят, но руки его уверенно добавляли каплю того, и две капли этого к содержимому небольшой чаши.
— Она нам сказала, чтобы мы не глупили и хватались за предоставившуюся возможность.
— А что ещё она могла сказать? — поинтересовалась Даджа. — Если ты забыл, она не любит ставить людей в неудобное положение.
— Сегодня это не было особо заметно, — пробормотала Трис, глядя на пламя в камине Браяра. — Она оставила тех похитителей в очень даже неудобном положении. И нам-то она точно высказала всё, что она думает, когда ехали обратно. Не могу вспомнить, чтобы она хоть раз злилась настолько, чтобы кричать.
— Она не может терпеть, когда с ней обращаются как с вещью, — напомнила им Даджа. — Она никогда не могла терпеть, когда люди смотрели на неё, а видели лишь дворянку, а не личность. И уже через несколько месяцев после нашего отъезда она начала заправлять в Цитадели Герцога. Трудно наверное — из госпожи замка и советницы правителя превратиться в кого-то, кто должен идти, куда велят, и делать, что скажут.
— Если ей это не нравится, то пусть отдаст владение Амбросу, — предложил Браяр, вытирая тонкие тростинки, которые он использовал в качестве пипеток. — Переписать всё на него, и вернуться домой.
— Думаю, это вопрос гордости, — неторопливо заметила Трис. — Она терпеть не может, когда с ней обращаются как с дворянкой — за исключением случаев, когда она хочет вести себя как дворянка. Например — сегодня. Она была довольно рада с жителями деревни и остальным. Это когда те идиоты попытались сделать из неё приз — тогда-то она и наполнилась чувством собственного достоинства. Если она сейчас отдаст свои владения, то будет выглядеть так, будто она из страха рассталась с тем, что принадлежит ей по праву.
— Она подумает, что отлынивает от дел, — добавила Даджа. — Она уже так думает, со всеми этими делами, которые не были сделаны ради того, чтобы выплачивать ей так много, и из-за людей вроде Гудруни.
— Нет, не то, чтобы она боялась отлынивать от дел, хотя Лакик не даст соврать — она это терпеть не может, — сказал им Браяр, наливая своё снадобье в маленькую стеклянную бутылочку. — Сейчас она закусила удила. Она всегда такая, когда кто-то пытается ей указывать, и она считает это вызовом её праву. Помните, когда я украл мой шаккан, и Крэйн со своими людьми пустились за мной в погоню?
Он протянул руку и погладил дерево, которое держал рядом во время работы.
— Так она и была — десятилетняя и ростом с ноготок, стояла перед домом и говорила Крэйну и его ученикам, что она им запрещает входить на её землю.
Он покачал головой, восхищённо осклабившись:
— Их разделяли только старый, хлипкий забор и ворота, а она стояла, и говорила им, что они не пройдут.
