Я смотрю на фотографию симпатичного человека со светлыми усами и твердым взглядом умных, чуть прищуренных глаз.
— А твой сын Поль похож на него?
— Да, похож, а дочь Франсуаза скорее — на меня…
Мы выходим из кабинета и идем в столовую. Все носит отпечаток старомодности, обветшалости и одиночества хозяйки. Большая столовая говорит о своей заброшенности уже только запахом не согретых хозяйским теплом спинок массивных дубовых кресел и потускневшими стеклами в створках старинного буфета. Здесь, видно, давно уже не обедают, предпочитая стол в широкой светлой кухне.
Из столовой мы вышли в большой холл, откуда вела, плавно и кругло извиваясь, широкая лестница с прекрасно выточенными перилами на второй этаж, в спальни и детские.
— Вот в этой комнате, — говорит Жюльетта, — жил твой отец, Петр Петрович. Он гостил у нас в 1926 году, после выставки его картин в Париже. Из этого окна он рисовал наш цветник акварелью. Деревья тогда были молодыми, а мы с Капитаном только что поженились. — Жюльетта смотрит на меня сияющими глазами, каждый раз она вспоминает моего отца с особой радостью.
Осмотрев второй этаж, мы спускаемся вниз и выходим на террасу.
— Как жаль, Жюльетта, что дом так запущен. Если б его отремонтировать, был бы просто удивительный маленький дворец, — говорю я, выходя на открытую террасу, окруженную могучими деревьями.
— Да, но, к сожалению, у меня нет денег на ремонт. А сын Поль стал фермером. Он чудак, совсем не хочет заниматься домом, живет здесь, рядом, на ферме, сеет, пашет, занимается виноградарством, разводит телят на убой… Женился на русской эмигрантке Жаклине, родил двух детей… Да вот он сам идет сюда, мой Поль.
Из-за деревьев показался среднего роста блондин в синем рабочем комбинезоне. В руках — бутылка бело-розового вина. На загорелом лице серые глаза, опушенные выгоревшими ресницами, смотрели на нас чуть насмешливо, густые волосы лохматились над высоким упрямым лбом. И весь он был ершистый, будто всегда готовый отразить нападение. Казалось, что он чувствует себя уверенно и свободно, хотя в движениях он был сдержан. Жюльетта нас познакомила, и мы уселись на террасе за железный садовый столик, на такие же белые садовые креслица.
Вскоре появилась жена Поля, худенькая, ничем не примечательная особа, но, видимо, здорово умеющая держать в руках мужа. Именно она с помощью одного лишь работника умела снять весь урожай винограда и распорядиться хранением овощей и фруктов на зиму. Прибежали и дети, длинноногая блондинка Сильвия и шустрый девятилетний парнишка, названный в честь деда Пьером.
— А где же пасутся ваши коровы? — спросила я у Поля, с интересом поглядевшего на стеклянные баночки с черной икрой, которые я догадалась захватить с собой.
— А-а-а, коровы… Да я их сейчас позову. Они тут, поблизости. — И, сложив руки рупором, Поль протяжно закричал: — Ой-э-э-э! Ой-э-э-э-э!
И не прошло минуты, как из-за дальних куп деревьев вдруг показались пятнистые, черно-белые коровы. Они шли на нас стадом и, подойдя к террасе, остановились, удивленно мыча, словно вопрошая, зачем их позвали в такой неурочный час. Потоптавшись на лужайке, коровы понуро ушли на пастбище. Поль, посмеиваясь, стоял, заложив руки в карманы. В это время Жаклина принесла блюда с крекерами и стаканы. Жюльетта разлила по ним удивительно вкусное вино их собственного приготовления, и мы принялись угощаться. Положив икры на крекер, Поль отправил его в рот.
— Манифик! — воскликнул он. — Превосходная икра!
Мы пили, смеялись, шутили, и неожиданность этой обстановки, эта тишина и удивительный, осенний какой-то «пуссеновский пейзаж», с запущенным парком и заброшенным домом, располагали к деревенской лени и бездумью. Я смотрела на Поля, уплетавшего икру с таким же азартом, как и его сынишка Пьер, и вспоминала о том, что он когда-то готовился быть археологом, но, столкнувшись со спецификой вечных поисков, требующих сосредоточенного погружения в глубь веков, понял — эта жизнь не для него.
— Понимаешь, Поль настоящий галл, — рассказывала мне как-то Жюльетта. — Он ненавидит Юлия Цезаря и его походы на Францию. Он не хочет искать древних следов этого нашествия в родной французской почве. Ему лучше попросту заниматься фермерской работой, дружить с местными фермерами и играть на трубе в самодеятельном оркестре в деревенском клубе.
