Жюльетта была в восторге. Она любила Россию, считала себя русской и здесь чувствовала себя на родине. И никакие трудности нашего быта, никакие экономические условия, в которых мы тогда жили, ее не пугали. А разница между процветанием французской буржуазии того времени и становлением нашего социалистического быта была огромной.
Холод, голод, неустройство. Но Жюльетта все принимала как должное, лишь бы остаться в России, в Москве. Родители были в недоумении, даже в тревоге.
Одевались мы тогда бог знает во что! Я сама себе шила обувь на войлочной или веревочной подошве, а платья и пальто — из старых плюшевых портьер. Вот как раз в эту пору мой отец Петр Петрович решил написать портрет Жюльетты, впоследствии сыгравший большую роль в ее жизни.
Два месяца Жюльетта позировала в мастерской на Большой Садовой. Она привезла из Парижа отличные туалеты. В одном из них и изобразил ее мой отец. Стоит, чуть подбоченившись, в широкой юбке из коричневой тафты и красной кофточке. У нее высокий, чистый лоб, над которым вьются короткие каштановые волосы. Лицо красиво и вдохновенно. Постоянная живая улыбка таится в уголках рта, блестящие темные глаза смело глядят на вас, а стройные ноги твердо стоят на паркете. И вся она — сильная, смелая — олицетворение молодости и неизбывного оптимизма. Портрет был написан превосходно.
Хоть время было трудное, но жизнь в Москве шла своим чередом: в театрах ставились новые спектакли, в клубах и лекториях читались лекции о политике, эстетике, науке. Выступали поэты, устраивались диспуты.
В те январские дни произошло трагическое событие в истории Страны Советов. Умер Ленин. Вся страна глубоко переживала эту потерю. Гроб Владимира Ильича стоял в Доме союзов. Было сорок градусов мороза, горели костры на Красной площади, на Театральной, в Охотном ряду, и все дни и ночи стояла длинная очередь людей, хотевших проститься с Лениным.
И вот наша Жюльетта, всегда принимавшая участие в жизни москвичей, прямо из мастерской на Большой Садовой, укутавшись в меховой тулуп, побежала к Дому союзов и простояла там до полуночи, чтобы с вереницей людей, в торжественно-скорбном, молчаливом шествии, под непрерывное звучание тихой, траурной музыки пройти мимо гроба вождя пролетарской революции…
В 1924 году Форштремы снова уехали во Францию — уже навсегда.
* * *
С тех пор прошло пятьдесят лет. Полвека! И вот я в гостях у Жюльетты, в ее имении, в Пуйи, в двухстах километрах от Парижа.
Это летняя резиденция французского президента Сади Карно, когда-то убитого в Лионе итальянцем-анархистом Казерио.
Небольшой двухэтажный каменный дворец, типичный для загородных «палэ» французской буржуазии XVIII века. Узкие переплетчатые окна, балконы, террасы, высокие каминные трубы на крыше. Открытая лужайка перед домом, когда-то украшенная цветниками, дорожки, аллейки. Сейчас густые липы, ели и старые дубы.
Когда-то у президента были на землях стада, огороды, оранжереи, конюшни и выезды — богатое поместье. Сейчас все это в запустении — некому вести хозяйство, содержать «палэ» в порядке, разводить цветники. Входим в дом. Внизу гостиные, столовая, кабинет президента. Он был страстным охотником, и потому кабинет, с панелями темного дуба, украшен охотничьими трофеями — побитыми молью шкурами убитых зверей, оленьими рогами, кинжалами, пистолетами, ружьями. По стенам висят портреты президента и его предков.
— Вот, смотри, — Жюльетта подводит меня к портрету какого-то генерала, — это дед президента — Лазарь Карно. Он был знаменитым математиком и политиком, крупным военным организатором. Наполеон служил в его гвардии майором, а потом, когда Наполеон стал императором, во время «Ста дней», Карно был назначен военным министром. А потом, после реставрации, Бурбоны изгнали его из Франции, он был в ссылке… А это его внук — Сади Карно, уже наш президент, убитый Казерио в Лионе… А вот это уже внук президента Сади Карно — Пьер Кюниссе-Карно, сын его дочери Клэр Кюниссе, хозяйки этого имения. Это и есть мой муж, Пьер Капитан.
— А почему ты его Капитаном величаешь?
— Потому, что он закончил военное училище и остался на военной службе. А в 1914 году был призван в армию и попал в кровавую бойню при Вердене. И как только остался он жив? Сама не понимаю. Там-то он и дослужился до чина капитана. А в 1919 году, когда мы приехали из России, мы с ним познакомились, подружились, полюбили друг друга, но отца пригласили снова в Москву, и, представь, он ждал меня шесть лет, пока мы не вернулись, и тут уж мы с ним поженились. Это было в 1925 году…
