— Да нет, у меня его нет! — улыбается последний.
— Где документ?
— У Артуро.
— Мы только что обшарили его труп, — чеканит Эльза, — и ничего не обнаружили.
Самми склоняет розовую лысину, слегка поцарапанную и побитую.
— Конечно он спрятал это в надежном месте.
— Конечно нет. Ему же нужно было проверить соответствие со второй частью, которую он рассчитывал найти здесь…
— Не в моих возможностях сообщить вам что-либо еще, — ответствует Дюшнок.
— Однако в этом есть необходимость, — парирует Эльза со смешком, который бросил бы в дрожь взрослую кобру.
Она говорит что-то мне непонятное двум типам, которым все понятно. И вот всех нас выгоняют наверх, связав друг с другом и руки за спиной. Наше дефиле очень напоминает шествие паломников. Тем не менее я предпочитаю быть наверху. Ужасно, по-моему, заплесневеть в трюме. При дневном свете жизнь кажется более обещающей.
Ох уж эти гуси-лебеди в салоне!
Вернер хватается опять за свои причиндалы, которые держал перед атакой: шприц, ампулы и прочее.
Только на этот раз он приближается к Дюшноку. Эльза закатывает ему рукав, как ранее делала мне. Иголка впивается в плоть нашего товарища по несчастью. Мертвая тишина. Все смотрят на Дюшнока. Поведение мужика заслуживает восхищения. Вот один из тех, кто умеет проигрывать. Он немного побледнел, но пасть держит закрытой. И вдруг резко где-то на двадцатой секунде происходит перелом. Глаза выкатываются, рот приоткрывается и из груди вырывается ужасный вопль. Никогда человеческая боль не выплескивалась в таком крике. Он рычит и весь вибрирует. Затем бьется и выгибается. Черты лица искажаются, глаза совсем вылезают из орбит.
— Огонь! — ревет он. — Это огонь! Перестаньте! Перестаньте!
Пот стекает по его лбу. Он стареет на глазах. Как будто мы присутствуем при пожирании человеческой жизни. Он сгорает. Морщины углубляются. Он плавится. Скукоживается. Белеет. Видеть это невыносимо.
— Нет! Нет! — умоляет он. И как последний крик…
— Прикончите меня!
Это призыв сумасшествия. Самое ужасное, что я когда-либо слышал.
— Ради бога! Прикончите меня! Добейте!
— Да прикончите его, господи! — бросаю я в отчаянии.
— Вбейте ему в прическу маслину, недоноски! — вторит Его Толстительство.
Пино тоже присоединяется.
— Мерзавцы! Негодяи! Убийцы! Бессердечные!
Фройляйн Эльза забавляется, как маленькая дурочка.
— Говорите! — предлагает она. — Говорите, и ваши страдания закончатся.
— Да, да, все, что хотите! Все! Но помогите скорее!
— Где документы?
— Они были у Артуро!
— Только они уже больше не у него. Что с ними стало?
— Я не знаю. Я НЕ ЗНАЮ!
Как можно сомневаться в его искренности сейчас? Он не знает!
— Он, наверное, спрятал их в лесу перед сигналом к атаке, — предполагаю я.
Эльза качает головой.
Затем переводит мою догадку двум другим. Они выходят, в то время как Дюшнок продолжает дергаться в своих путах и умолять, чтобы прервали его несчастную жизнь.
Страдания его все возрастают. Это длится уже добрую четверть часа. Невыносимо. Я бы все отдал, чтобы это кончилось. Наконец Бог сжаливается над ним. Шпион резко умолкает, голова его падает на грудь. Разрыв сердца.
— Вам тоже все это предстоит, — обещает Эльза. — Вот шеф приедет! Я вам это обещаю.
— Скажите, — спрашивает Берюрье, — вы тут вертолеты выращиваете, или как?
Вот уже больше часа мы плесневеем в салоне перед ставшим фиолетовым трупом Дюшнока. Пилот и Вернер еще не вернулись. Эльза курит сигарету за сигаретой, нервно вышагивая по комнате. Окурки она тушит на наших лицах, и мы похожи на разноцветные обертки новогодних конфет.
Слышен мощный рокот, который нарастает и приближается. Второй вертолет приземляется в сотне метров от каркаса первого.
Вылезают трое. Их силуэты приближаются к нам.
Идут журавлиным клином.
Впереди выступает худой тип в черном костюме и шляпе с загнутыми полями. Вид прямо как у нотариуса. У него седые волосы и очки в золотой оправе.
Двое других тоже элегантны. У одного на голове зеленая кротовка, у другого шляпа из черной соломки с лентой, очень америхунского фасона. Оба в черных очках типа секретный агент.
Трио проникает в комнату. После трех десятых секунды гробовой тишины тип с белесыми волосами начинает квакать. Цаца ему отвечает.
