Эдикан, не знавший о пропаже клубка и наперстков, не очень-то беспокоился. И когда на границах его государства появилась огромная армия и эта армия начала стрелять из пушек, Эдикан взял клубок с наперстками и пошел навстречу неприятелю. Жене тоже захотелось пойти с ним вместе, и он не стал её отговаривать.
Дошел он до границы, кинул клубок вверх, но не является конь, стучит друг о друга наперстками — ни одного солдата не видно. Тогда жена рассмеялась и говорит:
— Ни аргамака своего, Эдикан, ни наперстков тебе больше не видать, они у того, кого я люблю. А вот и он.
В эту минуту, откуда ни возьмись, прискакал на чудесном коне царевич, подхватил жену Эдикана и увез. Эдикан понял, что неверная жена подменила волшебные клубок и наперстки на простые.
Опечалился он, горько и обидно ему было. «Я её из гроба поднял, — думал он, — а она вон как мне отплатила».
Когда старушка давала Эдикану чудесный шерстяной клубок, она ещё и наказывала вспомнить про нее, если будет трудно. Эдикан вспомнил об этом и сказал самому себе:
— Была бы здесь бабушка, она бы что-нибудь придумала.
И только он это промолвил — знакомая старушка перед ним стоит.
— Что такой печальный, сынок? — спрашивает.
Эдикан всё ей рассказал.
— За то, что ты, Эдикан, предал смерти главного водяного черта, я тебе по гроб жизни буду благодарна, — сказала старушка. — Он был самым страшным моим врагом, да только осилить его сама я не могла. Спасибо, сынок. А о неверной жене своей не печалься. Куда она от тебя ушла, пусть там и сгинет.
Тут в руках старушки появились волшебный клубок и золотые наперстки, и она отдала их Эдикану.
— А ещё я дам тебе белый платочек, — сказала на прощанье старушка. — Только смотри не потеряй. — И исчезла, будто её и не было.
Эдикан вызвал шерстяным клубком чудесного коня, сел на него и поехал биться с войсками царевича. Большое было войско у царевича, но Эдикан с помощью своих волшебных солдат победил его.
Когда Эдикан вернулся домой, то нашел там уставленный всевозможными яствами стол. Чего только не стояло на том столе: и еда, и питье, и пряники, и конфеты. На концах стола стояли наполненные шербетом серебряные ковши. На одном ковше было выбито: «Для Эдикана», на другом — «Для Селиме».
Подивился Эдикан: откуда взяться Селиме, если её уже давно нет на свете?! Подумал вслух:
— А как было бы хорошо, если бы моя милая Селиме сидела за этим столом вместе со мной!
И только он так сказал — отдернулась занавеска, которой была закрыта дверь, и появилась перед Эдиканом самая красивая во всём свете девушка — его милая Селиме. На её плечах было то самое белое покрывало, в котором видел её Эдикан в подводном царстве. А не узнал тогда потому, что лицо Селиме было закрыто.
Бросились они друг другу в объятия. Эдикан усадил девушку за стол.
— Неблагодарной оказалась царская дочь, — сказала Селиме. — Ты её от смерти спас, а она за это тебя самого чуть не погубила… Ну да не будем о ней говорить, не стоит она того. Хочешь, Эдикан, я спою тебе нашу песню?
И запела любимую Эдиканом песню. Её Селиме пела ещё в их родной деревне, пела в тот вечер, когда они впервые поцеловались.
— Понравилась ли тебе песня, Эдикан? — спросила Селиме, кончив петь.
— Я готов всю жизнь слушать эту песню, — ответил Эдикан.
Они взяли ковши с щербетом и выпили за то, чтобы всегда быть вместе и любить друг друга.
— А если мы будем до конца дней своих любить друг друга, наша жизнь будет как эта песня, — сказала Селиме.
Потом она показала Эдикану перламутровую кнопку на столе:
— Если тебе захочется ещё раз послушать нашу песню — нажми эту кнопку.
Эдикан нажал кнопку и с удивлением услышал, как в комнате зазвенела песня, которую только что пела. Селиме. Он открыл окно — песня зазвучала во всём городе. Словно бы весь город пел песню Селиме. «Уж не сон ли это?»- подумал Эдикан.
Между тем чудеса на этом не кончились.
— Не хочешь ли, Эдикан, поглядеть на наше богатство? — спросила Селиме и повела его из дома к двенадцатидверному амбару.
Открыли одну дверь — чудесные цветы, каким и названия нет, цветут. Открыли вторую — разные наряды и украшения по стенам висят. Открыли третью всевозможные яства на столах стоят. В четвертую дверь заглянули — поле спелого хлеба, в пятую стада, пасущиеся на зелёных лугах…
