Юноша надвинул каскет чуть не до бровей и еще раз осмотрелся, желая убедиться, что доктора действительно нет.
— Если б не этот коновал, я бы никуда и не уезжал. Но если я потеряю Клер, то попросту сдохну!
Бывший учитель пожал плечами и грустно сказал:
— Многие так думают, Жан. Но от разбитого сердца не умирают. И я — тому подтверждение.
Базиль зашагал прочь. Воспоминания о Марианне его мучили. Зная, что она жива и по своей воле пленницей живет в Понриане, он как-то мирился с разлукой. Подобно двадцатилетнему влюбленному, надеялся повстречать ее на дороге или получить письмо… Он любил ее всем своим существом. А потеряв, научился ненавидеть.
Гийом вывез Бертий в кресле на центральную аллею кладбища. Здесь почва была ровной, с примесью известкового песка, и хорошо просохла за лето, так что колеса катились легко.
— Странная сегодня погода! Солнце то и дело прячется за тучи, ветер, пахнет дождем… Все говорит о приближении осени. Вы покинете нас в октябре, верно?
— Еще не знаю, — отвечал Гийом. — Я бы охотно остался на мельнице на зиму. Работа мне нравится, да и мэтру Руа нужна поддержка.
— О да! — пылко согласилась Бертий. — На дядю Колена больно смотреть!
Девушка не решалась озвучить то, что было у нее на уме. Гийом ни словом не обмолвился о своих намерениях, и ей не верилось, что он хочет на ней жениться.
Клер прямо сказала ей об этом, но главное заинтересованное лицо хранило молчание.
Собрав все свое мужество, Бертий заговорила тоном более резким, чем ей хотелось бы:
— Гийом, вы так добры ко мне… Почему? Я ничего не смыслю в любви, но часто ловлю себя на мысли, что вы за мной ухаживаете. Простите меня за откровенность, но я не хочу страдать. Если вы уедете, думаю, я буду самой несчастной девушкой на свете. Хотя, возможно, я всего лишь тешусь иллюзиями! Вы просто поддались жалости, которую я вам внушаю. Клер меня предупреждала! По ее мнению, вы даже кичитесь своим милосердием… Она так сказала про это кресло на колесах. Хотя я нахожу его весьма практичным! Вот только боюсь, что я буду чувствовать себя еще более одинокой и печальной, когда вас уже не будет рядом!
Гийом не знал, что сказать. Бертий застала его врасплох. Бесспорно, он был в нее влюблен. Однако у него хватало рассудительности, чтобы понять, какую ответственность эта любовь на него налагает.
— Ваша кузина неправа. Это — не милосердие, и я ни минуты вас не жалел! Я восхищаюсь вами, Бертий, и уважаю вас. Если этот механизм — так о нем говорят рабочие — вам полезен, для меня это счастье, и…
Пока Гийом подыскивал слова, Бертий воскликнула:
— Вы говорите — «полезен»? Я словно заново родилась! Знали бы вы, как я стыдилась того, что меня переносят с места на место, как тюк сена!
К ним, бледная от гнева, подошла Клер.
— Мы хороним мою мать, могли бы и подойти к могиле! Сейчас не время и не место для разговоров. Ты разочаровываешь меня, Бертий! Знаю, ты не любила свою тетку. Но это не повод улыбаться на ее похоронах!
— Плакать напоказ я тоже не буду! Я не видела добра от тети Ортанс. Наоборот, она относилась ко мне враждебно!
С застывшим от горя лицом Клер оттолкнула Гийома и сама подкатила кресло к склепу семьи Кено. В девичестве Ортанс считалась хорошей партией, ведь тот, кто на ней женится, гарантированно получал Пастушью мельницу. То, что семьи бумажных дел мастеров зажиточные, явствовало из масштабов постройки, где обретались их умершие. В склепе покоились дед и бабка Клер по материнской линии, прадед с прабабушкой и дядя, который скончался холостяком.
Кюре обеспокоенно поглядывал на мэтра Руа, который совсем сник. Фредерик отошел от могилы — настолько тяжело было видеть будущего тестя, раздавленного горем.
«Не думал, что Колен Руа так любил жену! Далеко не красавица и вечно всем недовольна…»
Напрашивался вывод, что любовь не выбирают. Сам он еще год назад считал Клер наивной, непривлекательной простушкой.
Даже удивительно, что сейчас он так по ней сохнет…
«Она понравилась мне в тот вечер, когда была облава на волков! Клер была одна в ночи — ни родителей, вообще никого рядом. И как же она была хороша, когда бросилась защищать своего старого пса!»
