А еще — я не слишком спешу доставить вас к кузине. На мельнице вам будет тоскливо.
Девушка кивнула, соглашаясь. Гийом снял кресло на колесах, поставил на траву, после чего устроился в коляске рядом с Бертий.
— Мы — одни в целом мире! — прошептал он. — Солнце садится, затихают птицы. Посмотрите вокруг: в полях — ни души! Не стучат крестьянские сабо, не грохочут повозки. Я часто мечтал оказаться с вами наедине — вот так, на лоне природы!
Сердце застучало в груди у бедной Бертий — так, что стало трудно дышать. От Гийома приятно пахло лавандовой водой и свежим бельем… Он порывисто обнял ее, заглянул в глаза.
— Вы так красивы, Бертий! Так чисты, так резки временами, и вдруг — уже смеетесь, и маленькая голубая жилка дрожит на вашей шее, сводя меня с ума…
Девушке показалось, что еще секунда — и она лишится чувств. Теплые мужские губы коснулись ее лба, носа, прежде чем спуститься к уголку ее еще никем не целованного рта.
— Гийом, не уверена, что то, что вы делаете, — прилично! — с трудом выговорила она.
Он же вдыхал ее запах, лаская пальцами гладкую кожу у нее на плече, между блузкой и лентой шляпки. Другая рука уже скользнула к миниатюрным грудям, обежала их по контуру.
— Крошка Бертий, я люблю вас! И желаю одного — жениться на вас, сделать вас счастливой! Ну вот, наконец признание сделано!
Медленное возвращение домой помогло ему решиться. Сердце Гийома заговорило первым. Он более не представлял жизни без этого хрупкого создания, уязвленного жестоким роком, а оттого — еще более драгоценного в его глазах.
— Через пару недель я попрошу у мэтра Руа вашей руки. Разумеется, если вы согласны связать свою судьбу с моей.
Он обнял девушку, нежно поцеловал. Бертий высвободилась, хватая ртом воздух.
— Вы не можете меня любить! — возразила она. — Я — калека! Я не рожу вам детей. Я буду вам обузой… Ваше внимание, ухаживания — все это очень лестно, я почувствовала себя женщиной, как остальные. Да, я даже этим гордилась! И злилась на Клер, презирала ее — ту, кто столько лет обо мне заботится!
Слезы отчаяния брызнули у Бертий из глаз. Гийом мягко ее перебил:
— Бертий, вы неспособны кого бы то ни было презирать! Вы всего лишь лучше узнали себя, силу своего очарования. И повторяю — я не стремлюсь стать отцом! Если я буду вашим мужем, если вы будете дарить мне свои улыбки, свои губы… Я смогу довольствоваться вашей нежностью, вашим ароматом! Дорогая, мне двадцать пять, у меня хорошая рента и дом в престижном квартале Ангулема. Я сделаю вашу жизнь комфортной, мы будем путешествовать за границей.
Не отказывайте мне, умоляю!
Гийом не размыкал объятий. Смущение, стыдливость — все было забыто. Так река прорывает плотину… Юное тело Бертий против ее воли отвечало на прикосновения того, кто уверял ее в своей любви, ласкал ее, гладил. Она ощутила, как отзываются на ласку ее груди, и неизведанное прежде томление внизу живота. Клер рассказывала, не особенно вдаваясь в детали, о том счастье, которое Жан ей дарит, когда они занимаются любовью. Эти радости, это удовольствие — Бертий жаждала их познать. Трепещущая, неловкая, она вдруг обвила Гийома руками за шею, подставила ему губы.
— Любовь моя! — только и смог прошептать потрясенный мужчина.
Поцелуи его стали жестче, ненасытнее. Тихий стон восторга — и Бертий стала на ощупь расстегивать на себе блузку. Он помогал, путаясь в крючках и атласных рюшах. Наконец, прикрытые белым шелком, показались красивые груди, трепещущие в ритме ее учащенного дыхания. Опустившись на колени, он поцеловал ее в розовый сосок.
— Я люблю вас! Как я вас люблю!
Бертий гладила его по густым волосам, к которым так мечтала прикоснуться.
Лошади уже давно не стоялось на месте — конюшня недалеко… Голодная Рокетта пронзительно заржала.
— Пора возвращаться, — сказала Бертий. — Не дай бог нас кто-то увидит!
Гийом выпрямился, сел с нею рядом. Он тяжело дышал. Девушка застегнула блузку, поправила волосы. Она была вся розовая от волнения.
— Я вас обожаю, мой друг! Скажите мне еще раз, что хотите на мне жениться… Это такое счастье! У нас будет помолвка? Вы подарите мне колечко?
