Если они придут и увидят, все это станет истиной.
Но если они не придут и не увидят, в них еще останется капля надежды.
Нынешний век – не век обитателей гор и лесов, которых знала Хоро и ее товарищи.
В нынешнем веке, который для них был долгой холодной зимой, им приходилось жить тихо и тайно.
Лоуренс не сможет оставаться мужем Хоро веками. Почти наверное он умрет раньше нее.
Хоро это понимала. И как будто уже решала, что ей делать потом.
И потому Лоуренс не мог сказать, что сидеть в теплой ванне, пока вода не кончится, – правильно.
Он должен выстроить каменные стены, чтобы защитить ванну, и обеспечить хорошую еду, хорошее вино и хорошую музыку.
Радость торговца в том, чтобы своей работой приносить радость другим. Он рискует всем ради того, чтобы услышать под конец: «Это было великолепно».
Тут Хоро промолвила:
– Но в последнее время мне кажется, что я сижу в воде многовато.
Лоуренс хотел объяснить в подробностях, сколько же всего он делает каждый день ради нее.
Но лишь принцесса вроде Хоро способна принести торговцу радость одним своим словом.
– Извини, – произнес Лоуренс и обнял Хоро сбоку.
Хоро в его объятиях сделала глубокий вдох.
Быть может, она считала Лоуренса лучшим из блюд, но он был не против. Когда он будет на смертном одре – чем получить лучшую заупокойную молитву от незнакомого священника, он предпочел бы, чтобы Хоро с ног до головы натерла его лучшими маслами, смешанными с лучшими солями.
Едва он об этом подумал, как хвост Хоро, прежде как будто спавший, с мягким шорохом колыхнулся. Лоуренс чуть ослабил руки. Хоро слегка надулась, однако разумные ограничения во всем – основная часть успеха в любом деле.
– Так вот, насчет этого…
В холодные утра вроде сегодняшнего Хоро сердилась на Лоуренса, если он пытался вытащить ее из постели, однако сейчас она вслушивалась в его слова с чуть рассеянным выражением лица.
– Мм?
– Не хочешь заранее глянуть? Хотя, на мой взгляд, лучше всего будет показать это во время пира.
Предмет, о котором шла речь, был изготовлен в Сувернере, и как раз сейчас его везли в Ньоххиру.
Какое-то время Хоро сонно обдумывала этот вопрос, потом вытерла лицо, воспользовавшись грудью Лоуренса как полотенцем, наконец выдохнула и коротко ответила:
– Да, я согласна.
Лоуренс чуть опустил голову – как-то очень просто прозвучали слова Хоро. Неужели для них двоих это так незначительно?
Не обращая внимания на его смятение, Хоро закрыла глаза и зевнула.
– Теперь я угрелась и хочу спать.
Капризная волчица Хоро Мудрая.
«Она все та же», – подумал Лоуренс, и тут Хоро чуть повернулась и протянула руки.
– Мм? Что?
– Возьми меня на руки, – заявила она без намека на смущение.
В характере торговцев откликаться на просьбы, даже на такие, и потому у Лоуренса не было выбора.
Лоуренс поднял Хоро на руки. С каким-то странным чувством он подумал: когда-нибудь настанет день, когда он не сможет больше так делать.
Хоро останется все такой же юной, а он состарится.
До сих пор Лоуренс думал лишь о Хоро, которой предстояло остаться одной, а о себе думал мало.
Сейчас он все еще слабо понимал значение «старости». Его тело было в добром здравии; если он немного поупражняется, то сможет снова стать бродячим торговцем. Но когда-нибудь его тело начнет слабеть, разваливаться от возраста, и Хоро будет выглядеть его внучкой.
Возможно, когда это время придет, он будет проклинать собственную беспомощность или оплакивать то, каким жалким он стал, поскольку не может, как в прошлом, поднимать Хоро на руки и баюкать.
С этой точки зрения повседневные мелочи, которые будут повторяться еще кто знает сколько, – настоящие драгоценности, которые Лоуренс должен ценить превыше золота.
А ядовитый язык Хоро служил словно отвлечением, не позволяющим этой данности тяжким грузом давить Лоуренсу на сердце.
– Плакать Твое Волчейшество не собирается?
Хоро в объятиях Лоуренса развернулась, прищурилась – она явно была в хорошем расположении духа – и ответила:
– А если заплачу, ты меня утешишь?
Большие уши Хоро дергались, хвост радостно колыхался.
Это было счастье… почти слишком много счастья.
И все, что они могли, – наслаждаться этим счастьем. Ибо ни остановить, ни обратить вспять поток времени были не в силах.
