В первую осень после войны
Мы заканчивали обычное задание: разбрасывали предвыборные материалы и почту по зимовкам на арктических островах. А когда от острова Уединение взяли курс на мыс Желания, на борт поступила радиограмма с грифом «Экватор», то есть сверхмолния: «Борт самолета Н-362 Сырокваше зпт Аккуратову тчк 13 ноября выполняя рейс юго-восточной части Карского моря вследствие отказа трех моторов на участке Ямал — Амдерма Титлов произвел вынужденную посадку на самолете «Кондор» Н-400 тчк Немедленно приступить к поискам тчк Оказанию спасательных работ подключены также другие самолеты тчк Безопасность зпт порядок полетов на малых высотах условиях непогоды зпт полярной ночи согласуйте диспетчерской службой Амдермы тчк Ясность подтвердите тчк Мазурук» — А, черт, — вырвалось у Сырокваши, он испытующе обвел нас глазами, — ну как? Пошли с ходу?
— Только так, нельзя терять ни минуты, благо горючего еще на семь часов, — сказал я.
Радиограмма мгновенно сняла усталость. Страшно даже было подумать, что где-то в этом хаосе льдов и непогоды, на поверхности остылого океана сел, а может быть, и упал четырехмоторный гигант, на борту которого вместе с экипажем Титлова возвращались в Москву экипаж Крузе и экспедиция ученых ..
Титлов считался опытным и вдумчивым летчиком, мастером «слепых» полетов. Он не раз доказывал, что умеет выходить из самых сложных, казалось бы, безвыходных положений. Это он спас свой экипаж, когда над озером Чаны, в Сибири, на самолет спикировал орел, разрушил пилотскую кабину. Полуослепленный, не понимая, что произошло, он все же посадил машину на косу озера. А сколько самолетов Титлов перегнал с Аляски в Москву для нужд фронта! Да что и говорить, Илья Павлович Мазурук — начальник полярной авиации умел подбирать кадры.
«Но где же люди? — думал я. — Ведь весь район предполагаемой посадки уже исхожен поисковыми самолетами. Мы не одни их ищем... Может быть, кто-то с Титловым наладил связь, а мы не знаем? На «Кондоре», помимо бортовой рации, есть и аварийная, с автономным питанием...» В голову лезли самые разные предположения, как вдруг я замер: где-то далеко ночную черноту прорезала зеленая полоса, рассыпавшаяся веером ярких звезд.
— Ракета! Там, сзади, сигналят. Разворот на сто восемьдесят! — крикнул я, врываясь в пилотскую, и, схватив ракетницу, одну за другой выпустил три зеленых.
— Ты не ошибся? — круто кладя машину на крыло, недоверчиво спросил Сырокваша.
— Нет! Ниже, еще ниже. Наши ракеты уходят в облака, их могут не заметить. Смотреть левее под тридцать градусов.
В подтверждение моих слов впереди взвилась ответная зеленая ракета.
— Они, они! Засекаю курс... триста сорок! — радостно крикнул Сырокваша, направляя самолет в сторону показавшегося костра.
— Видимо, жгут масло с бензином, значит, машина не утонула, — закричал бортмеханик, соскребая транспортиром лед с внутренней стороны стекла кабины.
Вскоре мы пронеслись над льдиной и в свете фар увидели контуры огромного самолета, беспомощно лежащего на брюхе, с помятыми крыльями и оторванным крайним левым мотором. В смешанном свете ослепительно голубых лучей фар и кроваво-багровых отблесков пламени костра на фоне сверкающе-белых льдов картина была неправдоподобной, фантастической...
— Запроси, что им надо в первую очередь, — не оборачиваясь ко мне, сказал Сырокваша и заложил машину в пологий круг. — И о состоянии людей... Соберите все, что у нас есть из продуктов питания, теплой одежды. Выбросить все, включая спальные мешки.
Чтобы не попасть грузом в людей и не разбрасывать его на большой дистанции, мы снизились до двадцати—двадцати пяти метров. И вдруг, когда пошли на очередной сброс, неожиданно заглох левый мотор. В свете фар было видно, как замерли фигуры людей с поднятыми руками, выражая удивление и растерянность...
— Левому флюгер! — спокойно подал команду Николай Лукьянович бортмеханику и, форсируя правый мотор, вышел на горизонтальный полет.
