Что ж, жизнь много сезонов тянулась своим чередом, и я забыла о Хелльстурме. Я забеременела и родила Офейю. Мы с Милосом оба были на вершине счастья. Она выросла. Время быстро летит, когда у тебя есть ребенок. И вдруг неожиданно вернулся Хелльстурм, словно туман времени рассеялся, и все началось снова. Только на сей раз это была Офейя. – Она закрыла лицо длинными тонкими пальцами с длинными блестящими ногтями. Когда она отняла руки от лица, взгляд у нее был затравленный, зелень ее глаз потускнела. – Она была в том возрасте, когда все кажется трудным. Моя Офейя – необыкновенно красивая девушка, и в ту пору она толькотолько созревала. Она своевольна, да к тому же возраст был такой, в котором юные своевольнее всего. Она жаждала стать женщиной, и ей нравилось, что вокруг нее столько мужчин и что всеми ими она может помыкать. А таких было много. Я изо всех сил гоняла их, она бесилась. Но я не думала, что это правильно. Я в ее возрасте сама такая была, и я не завидовала ей. Но у меня в юности не было рядом родителей, и временами я попадала в такие переделки, что позже удивлялась, как я вообще сумела прожить до того времени, как стала женщиной. Я не могла допустить, чтобы и Офейя подвергалась такой же опасности. Но все мои запреты привели только к тому, что она стала еще более строптивой, и мы постоянно ругались. Она помотала головой. Он посмотрел ей в глаза.
– Тут и появился Хелльстурм. Ему нужно было то же, что и всегда. На сей раз я отказала ему окончательно. Я сказала, что об этом и речи быть не может. Ято сдуру тогда подумала, что ценой одной ночи смогу отделаться от него навсегда. – Она провела пальцами по волосам, подняла голову, и он увидел в ее глазах золотые искорки. – Тогда он принялся за Офейю. Преследовал ее везде – в школе, в меркадо, в тавернах. Везде. Он много о чем ей рассказал. Полагаю, иногда он ей даже рассказывал правду. Но он извращает все, даже правду, так, чтобы она служила его целям. У него медоточивый язык. – Она взяла руку Мойши, перевернула ладонью вверх, провела по его пальцам. – Нетрудно догадаться, что дальше случилось. Он соблазнил ее, как и меня много сезонов назад. Но одновременно он отравил ее разум, и она стала ненавидеть меня. Она сбежала с ним, Диос ведает куда. Так я в последний раз видела ее.
– А сеньор? – тихо спросил он.
Мойши ощутил, как она повела плечами.
– Конечно же, пришлось рассказать ему. Нрав у него был непростой, временами он выходил из себя, и, как я сказала, это был чрезвычайно гордый человек. Он вызвал Хелльстурма на дуэль.
Мойши вспомнил слова Армазона. А вдруг он был прав? Вдруг сеньора сговорилась с Хелльстурмом убить Милоса Сегильяса? Но зачем? Ответ был только один. Сеньора любила мужа, но, может быть, куда сильнее любила дочь.
– Диос, я была в ужасе! Я на своей шкуре знала, что такое Хелльстурм, и понимала, что у Милоса, несмотря на всю его отвагу, мало шансов остаться в живых. Я умоляла его. Плакала, кричала на него, угрожала. Но все попусту. Я ведь не далузийка. Не по крови. Я не понимала, насколько священна далузийская дуэль. Когда вызов брошен, отменить дуэль никак невозможно. Даже если бы Милос этого захотел – только он, конечно, не захотел. Остановить его я не могла. – Она резко замолчала, словно окончила рассказ.
– Продолжай, – подбодрил он.
– Мало что осталось рассказывать. Милос сразился с Хелльстурмом и погиб.
Воцарилось молчание. Он прислушался к тишине ночи, которую время от времени прерывало хлопанье крыльев. Наверное, шторм идет. Но, находясь в комнате, нельзя было понять, переменился ветер или нет.
– Должен признаться, я слышал об этой дуэли. Она водила рукой по вновь застеленному покрывалу, разглаживая несуществующие складки.
– Об этом мне рассказывали на борту лорхи. – продолжал он, стараясь привлечь ее внимание. – Только та история кончалась подругому.
– Да? – Она даже не обернулась.
– Мне сказали… что дуэль была нечестной.
Она невесело рассмеялась.
– Если бы так, Мойши. Тогда я законно выследила бы и убила Хелльстурма. Я ненавижу его всей душой.
– Но он увез твою дочь.
– Она поехала с ним по своей воле.
