Он смотрел, как ритмично вздымается и опадает ее грудь, как играют тени на ее лице.
– Теперь моя товарка коечего потребовала от меня – ты можешь называть это уступками. Коечто я делала без угрызений совести, чтото было мне не по вкусу. Но когда я заупрямилась, она стала настаивать, и вдруг я поняла, что попала в зависимость. Мной стали манипулировать, меня принуждали. Тот странный ужас стал постоянным, и наконец я была уже не в состоянии выносить его. Я отправилась к ней и сказала, что у меня нет сил выполнять то, чего она от меня хочет. Она рассмеялась, плюнула мне в лицо и сказала: «А ты не знала? Все, кто работает на меня, мои до конца жизни». Я ответила, что больше не выдержу, и швырнула ей под ноги все те чародейские штучки, которые она мне дала. Она взбеленилась: стала грозить мне, говорила, что могла бы прикончить меня, но не станет, что я однажды вспомню это мгновение и пожалею, что не умерла тогда.
Она отвернулась, посмотрела на него. На мгновение ее нефритовые глаза показались ему черными.
– Но я должна была уйти, понимаешь, поскольку наконец выяснила, что так меня угнетало. В своих странствиях я встретила одного человека. Понимаешь, я его бросила. Ну, пришлось – дела того требовали. Теперь я поняла, что именно о нем я так тосковала, что он остался шрамом на моем сердце и что именно этот шрам так болел каждую ночь. Конечно же, я никогда больше его не видела. Так ведь всегда случается – мир слишком велик. К тому же слишком мною времени прошло, чтобы искать его. Поэтому, расставшись со своей товаркой, я отправилась на берег и стала искать мужчину, который сделал бы меня счастливой. Пришло время – и я встретила Милоса Сегильяса и больше никогда не выходила в море. – Она на мгновение замолкла, и Мойши поймал себя на мысли – это, конечно, интересно, но какое отношение эта история имеет к Офейе? – Я не хотела, чтобы дочь повторяла мои ошибки, – наконец сказала она.
– Боюсь, с этим вряд ли что можно поделать. Похоже, что единственным настоящим учителем является жизнь.
– Да, я это поняла. Тяжкий путь.
– Что ты имеешь в виду?
Она села, словно какаято внутренняя буря не давала ей успокоиться.
– Мы с Офейей были… не в лучших отношениях. Недолго. А перед ее отъездом… перед тем, как она сбежала, то, что мы говорили друг другу, было просто ужасным. Мы постоянно ссорились.
– Изза чего?
Она отвернулась на мгновение, густые волосы рассыпались по плечам.
– Да. Обычная вещь между матерью и дочерью. Все, все вырвалось наружу!
– Почему она сбежала?
Она молчала, отвернувшись от него. Он коснулся ее шеи.
– Она ведь сбежала, так?
– Я не хочу об этом говорить.
Напряжение сквозило в каждом изгибе ее тела.
– Хочешь, – мягко сказал он. – Мне кажется, что ты очень хочешь поговорить об этом.
Она снова придвинулась к нему – едва заметным движением, но в нем заключалось так много. Он ощутил ее дрожь, запоздало осознав, что она молча плачет, возможно, стыдится того, что он видит ее такой, обнаженной не только телом.
Он медленно обнял ее, прижал к себе. Стал ласково покачивать ее у груди, ожидая, когда она продолжит.
Наконец она заговорила:
– Я была в Коррунье очень недолго, когда встретила Милоса, понимаешь. До того – прямо перед этим – я была в РайнТудеске на последнем задании, которое дала мне моя товарка. Там я встретила одного человека – странного, притягательного, красивого, и. пока мы стояли в порту, я была с ним. Это был Хелльстурм.
За окном умолк соловей, и, казалось, сама ночь затаила дыхание. Но ночь была за тысячу миль от них, она была другой вселенной, где люди любят и смеются, занимаются обычными делами – ужинают, гуляют, или играют, или просто бредут к морю. А здесь комнату заполнила леденящая душу тишина. Она охватила их обоих, как кожистые крылья гигантского человеканетопыря, напавшего на далузийскую семью на картине у них над головой.
– Много сезонов спустя он приехал в Коррунью, поскольку узнал, что после нашего расставания я поехала туда. Тогда мы с Милосом уже были женаты и горячо любили друг друга. Но Хелльстурму было все равно. Он хотел меня. Он настаивал, но наконец я добилась того, что он оставил меня в покое. Я провела с ним ночь. Милос ни о чем не догадывался. Я знала, как он к этому отнесется. Он был очень горд.
