Олег Иваныч подошел к кормовому окну — смеркалось; здесь вообще сейчас светло было часа два в день, да и это время ощутимо становилось меньше — в остроге зажигались светильники. Нерпичий жир хоть и воняет, да неплохо горит, и свет дает, и тепло. Олег Иваныч тоже достал кресало — зажег светильник. Потянуло дымом, затрещал, вспыхивая, пропитанный жиром фитиль. Снаружи послышались шаги. Кто-то поскользнулся на обледенелой палубе, упал, выругался…
Олег Иваныч приоткрыл дверь — пахнуло сырым холодом.
— А, Григорий Федосеевич! Заходи, давно с тобой поговорить хотел. Да шубу-то не снимай, холодно.
Гость поздоровался, отряхивая снег на пороге. Вытащил из-за пазухи аккуратно сложенный бумажный лист:
— Список охотников. Ну, тех, когда самоедь напала.
Олег Иваныч довольно кивнул. За тем и ждал Гришу. Софья с Ульянкой отправились на девичьи посиделки — хоть обе и замужние женщины, да обычаи тут ломались — пусть повеселятся, праздник все-таки. А они с Гришей покуда делами займутся — не давали Олегу Иванычу покоя самоедские стрелы, вот, как жизнь в остроге наладилась, самое время было разобраться.
Гришаня сделал списки по-умному: не просто имена с прозвищами, а кто с кем в лодке, да еще и приписал к каждому — с какого судна:
«Иван Корбут, Олешка Сергеев, Хват Коромысло да Людин Герасим — все с „Николая Угодника“. Храмцов Степан, Краюшкин Федор да с ними еще пятеро — с коча „Маточкин Шар“. Никодим Ребро с зуйком — с коча „Семгин Глаз“…»
— Это какой зуек? Наш Ваня?
Гриша молча кивнул, и Олег Иваныч принялся читать дальше:
«Игнат Греч, с ним парень — тоже с „Семгина Глаза“».
— Что за парень?
— Красноморденький, кудрявый, зовут, кажется, Олежка. Да Ваня про него рассказывал.
— Странно… — Олег Иваныч почесал бороду. — С одного суденышка, совсем небольшого, с «Семгина Глаза» этого — целых две лодки на четверых охотников, включая зуйка Ваню. Что они, в одну лодку не могли поместиться? Или еще людей взять, коли уж две? Кто там кормщиком, на «Семгином Глазу»?
— Сейчас, посмотрю. — Гриша вытащил из привешенного к поясу кошеля пергаментные листки: — «Николай Угодник», «Быстрый Гусь», «Маточкин Шар»… Ага, вот и «Семгин Глаз». Кормщик Иван Фомин, из поморов.
— Вызнать бы, в чем там дело, с лодками, — задумчиво протянул Олег Иваныч. — Хотя, вряд ли и помнит кто. Нет, должны, все-таки старшой их тогда погиб. А кто вместо него старшим стал? Ага, вижу — Игнат Греч. Ваня-то про него что говорит?
— Да ничего. — Гришаня пожал плечами. — Он же, в основном, не с ним общался. С кормщиком да вот с покойным старшим. А может, Ване и навестить «Семгин Глаз»? Я-то уж, чувствую, примелькался везде, да и расспросы дальше вести — подозрительно, а Ваня…
— Правильно, — улыбнулся Олег Иваныч. — Ваню и пошлем, они как раз еловый отвар по людям разносят с Геронтием, так что его появление на коче подозрений не вызовет. Вопросы для Вани сам составишь?
Гриша лишь усмехнулся. Чего ж не составить, чай не в первый раз.
Проводив Гришу, Олег Иваныч задумчиво мерил шагами каюту. Думал. Может, зря они так подозрительно отнеслись к гибели старшого с «Семгина Глаза»? Может, действительно, самоеды? Да, пожалуй, так оно и есть. Тогда к чему дальнейшее расследование? Может, и ни к чему. А может, и к чему. Чтобы одно уголовное дело расследовать, средненькое даже, не из самых сложных, сколько версий перелопатить приходится, даже самых фантастических! И часто бывает — самая дурацкая, на первый взгляд, версия верной оказывается. Потому — первое правило: все версии отрабатывать одинаково, ни одну не бросать на середине. Вот и здесь так же, с самоедскими стрелами. Пусть Ваня походит, поспрашивает — может, и всплывет что?
Коптя, потрескивал в светильниках нерпичий жир, отбрасывая дрожащие тени. Слева от входа в каюту, кривя страшные рожи, сверкал нефритовыми глазами злобный золотой бог неведомого народа.
Вечером — впрочем, в здешних широтах это было понятием относительным: тьма накатывалась сразу же после полудня — Олег Иваныч ужинал в веселой компании: он сам да Гриша — с женами, Геронтий с Ваней да отец Меркуш — бывший пономарь церкви Святого Михаила на Прусской, недавно рукоположенный в сан. Ели ушицу да жирную соленую рыбу — треску и пикшу, запивая душистой ягодной брагой, приготовленной уже здесь, на месте. Рыбы с брагой в остроге было навалом, а вот что касалось хлеба… С хлебом было хуже — давно уже съели размоченные в воде сухари, да и взятые с собой запасы зерна, из которого пекли лепешки, быстро подходили к концу.
