— А разве вы сейчас заняты не тем же самым?
— Вы правы… — Девлин оглядел заваленную коробками комнату. — Впрочем, я стараюсь сохранить мелочи, по которым потомки смогут судить о моих скромных достижениях.
Джин взяла со стопки книг рядом какую-то фотографию. На ней была изображена женщина средних лет, одетая как для официального приема.
— Это ваша жена? — спросила она.
— Да, моя дорогая Энн. Она умерла летом семьдесят второго. От естественных причин, уверяю вас…
Джин посмотрела на него.
— Зачем это вам понадобилось меня уверять?
Улыбка Девлина погасла.
— Энн… Она значила для меня очень много… буквально все. — Он с легким хлопком сложил руки перед грудью. — Ох, о чем я только думаю! Хорош хозяин — даже не предложить гостье чаю!.. Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?
— Спасибо, чая будет достаточно.
— К сожалению, чай у меня не бог весть какой — завариваю из пакетиков… — На его лице снова появилась улыбка, но теперь она казалась какой-то деревянной.
— Вы разрешите мне взглянуть на стол Ловелла?
— Разумеется. Он у меня в столовой. Я приобрел его у одной уважаемой антикварной фирмы, которая пользуется безупречной репутацией. Правда, в данном случае они, кажется, испытывали некоторые сомнения относительно его происхождения — caveat emptor[27], как говорят в подобных случаях, однако они были настойчивы, к тому же в моем случае речь шла об обращении верующего. — Профессор снял очки и принялся протирать их носовым платком. Когда он снова их надел, его глаза за толстыми стеклами показались Джин неожиданно большими.
— Кажется, мы остановились на чае, — спохватился Девлин и направился в коридор. Джин шла за ним.
— Вы давно здесь живете? — спросила она.
— С тех пор, как умерла Энн.
— То есть уже почти тридцать лет? — уточнила Джин.
— Да, почти тридцать. Мне пришлось переехать — в нашем старом доме было слишком много вещей, которые напоминали бы мне о ней. — Профессор исчез в кухне. — Чай будет готов через пять минут, — услышала Джин его голос.
— Заранее спасибо, профессор. — Джин повернулась и двинулась обратно в гостиную. По правую руку она увидела открытую дверь — это и была столовая. Стол занимал почти всю площадь комнаты. На столешнице лежала законченная головоломка: фотография Эдинбурга с птичьего полета. Нет, не совсем законченная — одного фрагмента не хватало.
Джин вошла в столовую. Стол показался ей довольно незатейливым. Гладкая, полированная столешница, массивные толстые ножки почти без резьбы. Чисто утилитарная вещь, подумала она.
Потом ее внимание снова привлекла головоломка. Чтобы собрать ее целиком, обычному человеку могло потребоваться много часов или даже дней. А вот и недостающий фрагмент — завалился под ножку, где его совсем не было видно. Присев на корточки и протянув к нему руку, Джин вдруг увидела, что стол был не таким простым, как ей показалось вначале. Под столешницей — в середине покрытой крупным растительным орнаментом рамы — оказался небольшой ящичек, дверца которого выполняла роль центрального элемента декора. Джин приходилось видеть такие столы, но, насколько она знала, они выпускались не в начале, а в конце XIX века. Интересно, подумала она, неужели «уважаемая фирма» все-таки надула Девлина, всучив ему стол, который относился к гораздо более поздним, чем эпоха Ловелла, временам?… Просунувшись чуть дальше под стол, Джин ухватилась за едва выступавшую округлую ручку и потянула. Ящик подавался туго, и она уже собиралась отказаться от своего намерения, когда в недрах стола что-то негромко щелкнуло, и ящик открылся.
Внутри лежали рубанок, плотницкий уголок и пара стамесок.
А также небольшая пила и потемневшая жестянка с гвоздями.
Инструменты столяра или плотника…
Она подняла голову и увидела в дверях профессора Девлина.
— Недостающий фрагмент… — только и успела она сказать.
Эллен Уайли не была на похоронах, но много о них слышала и была в курсе того, что Джон Бальфур принял внезапно появившегося Марра с распростертыми объятиями. В буквальном и в переносном смысле. В участке рассказывали, как Марра привезли на допрос, но сразу отпустили.
