— Вы, вероятно, ее не так поняли, инспектор, — сказал Томас Костелло, и его руки снова сжались в кулаки.
— Боюсь, что это маловероятно, — спокойно возразил Ребус.
— Она сама не понимает, что говорит! — не успокаивался Костелло-старший. — В конце концов, она очень переживает и не вполне отдает себе отчет…
— Я думаю, что отдает. — Ребус продолжал смотреть на молодого человека. — Ну, что скажешь, Дэвид?
— Я… Да, отчасти вы правы, — нехотя признал юноша. О яблоке, которое он держал в руке, Костелло-младший давно забыл; в месте надкуса розовато-белая мякоть плода уже стала светло-коричневой, словно ржавой. Отец вопросительно уставился на сына.
— Ну?…
— Миссис Бальфур считала, что я учу ее дочь плохому.
— Например?
— Например, она считала, будто я убедил Флип, что у нее украли детство и что ее воспоминания о прошлом не соответствуют действительности.
— А как было на самом деле? — уточнил Ребус.
— Я тут ни при чем. Флип сама пришла к такому выводу. — Дэвид пожал плечами. — Ей часто снился один и тот же сон: будто она в Лондоне — в доме, где они жили раньше, — бегает вниз и вверх по лестницам, спасаясь от чего-то страшного, что гонится за ней по пятам. Насколько мне известно, этот сон она видела чуть не каждый день.
— И что вы предприняли?
— Заглянул в соответствующие учебники и сказал ей, что этот сон может быть как-то связан с подавленными воспоминаниями.
— Что-то я ничего не пойму! — вмешался Томас Костелло. — Объясни-ка по-человечески!
— Речь идет о чем-то плохом, что случилось с человеком в детстве и о чем он старается не думать. Честно говоря, мне впору было позавидовать Флип.
Отец и сын в упор разглядывали друг друга, и Ребус невольно подумал, что понимает, что мог иметь в виду Дэвид. Расти в семье такого человека, как Томас Костелло, было, наверное, непросто. Быть может, этим и объяснялось вызывающее поведение, отличавшее Дэвида в старшем подростковом возрасте…
— Флип никогда не говорила, что это могло быть? — спросил Ребус.
Дэвид Костелло покачал головой.
— Возможно — ничего особенного. Сновидения — слишком сложная область, чтобы иметь однозначное толкование.
— Но Флип верила своим снам?
— Скорее да, чем нет, но это продолжалось не слишком долго.
— Однако своей матери она о них рассказать успела?
Дэвид Костелло кивнул:
— Да. А миссис Бальфур обвинила во всем меня.
— Черт бы побрал эту бабу!.. — прошипел Томас Костелло, но тут же взял себя в руки. — Но она, конечно, была в постоянном напряжении, так что ее можно извинить, — добавил он, потирая лоб.
— Это было еще до того, как Филиппа пропала, — напомнил Ребус.
— Я имел в виду «Бальфур-банк», — проворчал Костелло. Он все еще злился на сына.
Ребус нахмурился.
— А конкретно?
— Среди состоятельных людей Дублина ходят разные слухи…
— О банке мистера Бальфура?
— Да. Я, правда, и сам далеко не все понимаю. Коэффициент ликвидности, недостаток оборотных средств, узость резервной базы — для меня это, к сожалению, просто слова, но они не могут не внушать, гм-м… опасений.
— Вы хотите сказать, что «Бальфур-банк» переживает не лучшие времена?
Костелло покачал головой.
— Нет. Пока нет. Но тенденция, как говорится, налицо, и если директорат не предпримет какие-то шаги, чтобы переломить ситуацию, когда-нибудь банк действительно может оказаться в незавидном положении. Главная беда в том, что в банковском деле многое по-прежнему строится на доверии, как в стародавние времена. И нескольких громких скандалов достаточно, чтобы серьезно подпортить репутацию любого крупного финансового учреждения.
Ребус отнюдь не был уверен, что Томас Костелло стал бы распространяться на эту тему, если бы его не вывело из себя упоминание об обвинениях, выдвинутых миссис Бальфур против его сына. «Проверить банк» — записал он в блокноте. Еще до прихода сюда он собирался каким-либо образом завести разговор о необузданном поведении и хулиганских выходках, которые отец и сын позволяли себе когда-то, но сейчас отказался от этого намерения. Выйдя из подросткового возраста, Дэвид, по-видимому, научился сдерживать себя. Что касалось отца, то тут все было более или менее ясно. Томас Костелло от природы был наделен буйным нравом и вспыхивал как порох от малейшей искры. Ребус уже успел в этом убедиться и не испытывал нужды в дальнейших подтверждениях своей догадки.