Водопад - страница 183

— Что это ты мычишь? — спросила Эллен.

— Это из Моцарта, — не задумываясь, солгал Ребус, и Эллен кивнула с таким видом, словно сама узнала мелодию.

Номер, который занимал Томас Костелло, действительно был отдельным, но не изолированным. Отдельная дверь вела из гостиной в соседний номер, и, прежде чем Томас успел ее закрыть, Ребус заметил закутанную в халат фигуру его жены. Сама гостиная была достаточно уютной и вмещала диван, кресла, стол и телевизор. В небольшую прихожую выходили двери спальни и ванной комнаты. Пахло мылом, шампунем и совсем немного — застоявшимся воздухом, как бывает иногда в гостиничных номерах, в которых долго никто не жил. На столе стояла корзина с фруктами, а на диване сидел, развалясь, Дэвид Костелло и грыз яблоко. Ребус заметил, что он побрился, но его волосы по-прежнему выглядели сальными и давно не мытыми. Серая майка и черные джинсы выглядели новыми или недавно выстиранными; шнурки на кроссовках были развязаны, но Ребус не мог сказать, нарочно или по небрежности.

Томас Костелло оказался несколько ниже ростом, чем ожидал Ребус, но когда он двигался, на его мощных, как у профессионального боксера, плечах бугрились крепкие мускулы. Ворот розовато-лиловой рубашки был расстегнут, брюки поддерживали бледно-розовые подтяжки.

— Проходите, проходите, присаживайтесь, — сказал он, указывая гостям на диван. Ребус, однако, предпочел кресло, а Эллен осталась стоять. Томасу Костелло не оставалось ничего другого, кроме как сесть на диван самому, что он и сделал, широко раскинув ноги и положив руки на спинку, однако уже в следующую секунду он подобрал ноги под себя, громко хлопнул в ладоши и заявил, что им всем необходимо выпить «чего-нибудь покрепче».

— Не трудитесь, мистер Костелло, — сказал Ребус. — Мы на службе.

— Приговор окончательный? — Мистер Костелло повернулся к Эллен, и она явно через силу кивнула.

— Ну что ж… — Томас Костелло снова откинулся на спинку дивана. — В таком случае чем мы можем вам помочь?

— Во-первых, я хотел бы еще раз извиниться за то, что пришлось побеспокоить вас в такой… в такое трудное время, — начал Ребус и посмотрел на Дэвида, который, казалось, интересовался происходящим еще меньше, чем Эллен.

— Мы понимаем, инспектор. Это ваша работа, а мы… мы готовы сделать все от нас зависящее, чтобы помочь вам поскорее поймать негодяя, который убил Филиппу. — Томас Костелло сжал кулаки, словно демонстрируя готовность собственноручно расправиться с преступником. Его лицо было почти квадратным, коротко подстриженные волосы зачесаны со лба назад, глаза все время щурились, и Ребус догадался, что Томас Костелло носит контактные линзы и боится их потерять.

— У нас появилось несколько вопросов, которые мы хотели бы задать вашему сыну…

— Задавайте, инспектор. Кстати, вы не против, если я тоже послушаю?

— Что вы, совсем нет. Может быть, вы даже сможете что-то добавить.

— Тогда начинайте. — Он резко повернулся и посмотрел на сына. — Дэви!.. Ты слушаешь?…

Дэвид Костелло кивнул и с хрустом откусил еще один кусок яблока.

— Прошу вас, инспектор, — сказал мистер Костелло.

— Что ж, для начала я хотел бы спросить Дэвида вот о чем… — Ребус не спеша достал из кармана блокнот и принялся листать, хотя сомневался, что ему придется что-то записывать, а вопросы он помнил и так. И все же иногда появление блокнота могло сотворить маленькое чудо. Большинство опрашиваемых свято верили в могущество написанных на бумаге слов, полагая, что вопросы в блокноте являются плодом длительных и тщательных размышлений и проверок. Когда они видели, что их ответы записываются, они начинали тщательнее обдумывать каждое свое слово или, наоборот, начинали нервничать и выпаливали всю правду.

— Может, все-таки присядете? — снова спросил Томас Костелло у Эллен и похлопал по дивану рядом с собой.

— Спасибо, я постою, — равнодушно ответила она. Этот обмен репликами каким-то образом разрушил Чары Блокнота — во всяком случае, Дэвид Костелло отнесся к его появлению без должного пиетета.

— Ну, давайте ваши вопросы, — сказал он.

Ребус набрал в грудь побольше воздуха.

— Мы уже спрашивали тебя о компьютерной игре, в которую играла Филиппа, — начал он. — Ты сказал, что ничего об этом не знаешь, не так ли?