— Тебе Угис сам сказал об этом?
— Конечно. Я удивляюсь, как он не завалил экзамены. Он же стал сущим лунатиком.
Казис посмотрел Липсту в глаза.
— Я не знал, — сказал он. — Все это очень плохо.
Липст отвернулся. Казис ерошил волосы и, прищурив глаза, смотрел туда, откуда должен был появиться поезд.
Неподалеку мерцал огонек стрелки. За железной дорогой в доме отдыха радиола играла польку. Прощупывая ночь километровым лучом прожектора, подошел поезд. Казис поднялся в вагон первым. Липст хотел последовать за ним, но почему-то не двигался с места. В последний момент, когда поезд уже тронулся, он вскочил в соседний вагон.
«С вокзала поеду к Угису и расскажу ему все, — размышлял Липст. — Пускай знает. Рано или поздно — все равно узнает. Лучше раньше, чем позже. Но ведь это убьет беднягу…»
Липст вспомнил: Угису предстоит экзамен. «Он наверняка срежется. Рассказывать нельзя. К Угису зайду, но скажу только о результатах конкурса. Остальное в следующий раз, когда будет не так опасно. А вдруг Казис сам пойдет к Угису и захочет объясниться? Что тогда получится?»
От этой мысли Липста бросило в дрожь. Полупустой вагон ритмично покачивался. Кто-то сел рядом с Липстом, вытянул ноги и громко крякнул. Липст не отрывал взгляда от окна. «Тут есть и моя вина тоже. Давно надо было сказать Угису правду. Почему я не сделал этого?»
Сидящий рядом пассажир фыркнул и толкнул Липста ногой.
— Пардон!.. Мы случайно не знакомы с мосье?
Липст вздрогнул. От неожиданности он, кажется, даже вскрикнул: рядом сидел Сприцис! Он не узнал Узтупа! Комизм фантастического стечения обстоятельств развеселил Липста и оторвал от мрачных раздумий.
Насмеявшись, он почувствовал известное облегчение. Это сразу настроило его благожелательнее к Сприцису, чем он сам того хотел бы.
— Сприцис! Ты откуда свалился?!
— Нашел чему удивляться! — Сприцис, поддернув брюки, закинул ногу на ногу. — Рижское взморье — излюбленное место отдыха трудящихся.
— И такое превращение! Будь я католиком, я подумал бы, что дева Мария сотворила с тобой чудо!
— Со мной чудеса творит только святой Рубль.
Сприцис был живым подтверждением своих слов. От старого Узтупа сохранились лишь дряблые, как гриб-дождевик, щеки и жиденький хохолок надо лбом. Все остальное на нем было новехоньким и стоило не одну тысячу. Светло-серый бостоновый костюм сидел с таким шиком, что Липст только поежился от зависти. К ярко-голубой нейлоновой сорочке как нельзя лучше подходил вишневый в горошек галстук. Носки серых замшевых туфель были острее бычьих рогов. Даже от круглого подбородка Сприциса пахло деньгами, воплощенными в стойкий запах «Шипра».
Липст с простодушным любопытством разглядывал соседа. Что за жалкий и убогий вид был у Сприциса, когда они встретились в последний раз, и какой солидный, благообразный джентльмен сидел теперь рядом! Совсем другой человек! Липст изучал костюм Сприциса с недоверчивым удивлением, подобно тому как в цирке рассматривают букет цветов, только что вынутый фокусником из уха ассистентки. Какой-то фокус тут определенно был, но со стороны ничего подозрительного не заметно.
— Чем ты тогда занимался, игрой в «рублики» или ипподромом? — пытался вспомнить Липст.
— Оставим историю в покое, — отмахнулся Сприцис. — Лошади — животные вымирающие, а ипподром — жидкая баланда для нищих. В моду, малыш, входят международные связи — экспорт, импорт, посредничество…
— Высоко хватил, Сприцис!
— Все в пределах закона и существующей глупости.
— Да-а?
— Не ной, салатик. Нытики ничего в жизни не добиваются.
— «Посредники» нет-нет да садятся в тюрьму…
Сприцис осклабился и самоуверенно потрогал узел дорогого галстука.
— У нас с тобой нет взаимопонимания, — сказал он. — Ты говоришь о темной уголовщине, а я о светлом искусстве жизни. Мое новейшее увлечение — научно-практическое усовершенствование учения Фрейда. Я исхожу из соображений психологического порядка. Все моряки пьяницы. Из этого факта закономерно вытекают два следствия. Во-первых, у пьяниц всегда в наличии пустые бутылки, но никогда нет денег. Во-вторых, чтобы раздобыть денег, пьяницы с удовольствием продают бутылки.
