Завидев Липста, Клара подскочила к нему.
— Ай, ай, ай, Липст! Этакая неприятность! Говорят, и вы там замешаны?
Липст утвердительно кивнул.
— Да, — сказал он. — Я был там.
— Ну, и что нового слышно? Что теперь будет?
— Говорят, рядом с заводом построят большой загон.
— Большой загон?
— Да, — Липст с таинственным видом наклонился к самому уху Клары. — Чтобы было куда слона поставить…
— Какого слона? — Клара заподозрила подвох.
— А того, которого кое-кто раздувает из мухи!
Все, кто слышал, расхохотались. Клара обиженно фыркнула и, постукивая каблучками, умчалась в цех.
Прибежал Угис. Он еще не успел переступить порог, как уже спросил о Крамкулане. При этом он яростно почесывал ладони и с хрустом сжимал кулаки.
— Угис, не валяй дурака, — сказал Липст. — Питерис еще не пришел.
Угис посмотрел на часы, быстро снял пальто и занял позицию поблизости от шкафчика Крамкулана. Тут и произошла их встреча. Крамкулан сделал вид, что не замечает Угиса.
— Нам надо поговорить, — Угис подошел к Крамкулану. — Выйдем отсюда на минуточку.
— Чего? — поднял брови Крамкулан. — Некогда, Мне переодеться нужно.
— Выходи, говорят! Слышишь!
Крамкулан, ворча и чертыхаясь, нехотя направился к двери. Угис двинулся по пятам за ним. Дело грозило принять серьезный оборот. Вид у обоих был такой мрачный, будто они шли заказывать себе место на кладбище.
Липст надел синюю робу. Можно идти в цех. Однако он мешкал — поковырялся в замке шкафчика, сделал несколько шагов, вернулся обратно. Его все больше беспокоило отсутствие Угиса. Нет, больше ждать нельзя, надо сходить поглядеть, что там натворил Угис.
«Поздно!» — пронеслось в мозгу Липста, когда он услыхал подозрительный шум в конце коридора. Липст ринулся вперед, но никого не было видно. Однако шум угрожающе нарастал. Временами слышался голос Крамкулана, временами — Угиса. Все это довершали всякие непередаваемые звуки, будто по цементному полу двигали деревянную лавку, раздавались глухие удары и стук, словно трамбовали глину и кололи дрова.
«Они в душевой, вот откуда весь этот шум», — решил Липст и попытался отворить дверь. Она была заперта изнутри на задвижку. Липст задубасил кулаком.
— Кончайте там! Откройте!
Шум становился все громче.
— Если вы не перестанете, я выключу свет! — пригрозил Липст.
Это подействовало. Тайфун в душевой понемногу пошел на убыль. Некоторое время слышались лишь отдельные выкрики, затем все стихло, и дверь медленно отворилась.
Первым вышел Крамкулан. За ним с довольно растерянным видом плелся Угис. Оба они выглядели так, словно только что побывали в парной: красные, вспотевшие, волосы взлохмачены, дышат тяжело. Крамкулан с опаской поглядел на Липста, поддернул штаны и бросился бегом по коридору. Угис стоял, беспомощно опустив руки.
— Ну? — спросил Липст. — Стало легче?
Угис задумчиво пощупал левый бок.
— Что-то непостижимое! Крамкулан не признается.
— Не признается… Почему ты считаешь, что писал именно Крамкулан? В цехе есть несколько «П. К.» — Потримп Калнынь, Паулина Кукуринь, Питерис Киркум…
Угис затряс головой.
— С чего вдруг этим людям писать такую ересь? Крамкулан, тот хоть на меня зол. Но он не признается…
— Не верю, чтобы он на это пошел.
— А кто же?..
Рабочий день начался. Несколькими минутами позднее в цех явился рабочий Шмидре из материального склада и подошел к Робису. Они о чем-то переговорили, после чего Шмидре зашел в стеклянную конторку Крускопа. Вскоре их короткий разговор стал известен всем:
— Товарищ Красткалн, не обижайся, — сказал Шмидре. — Я тут ни при чем, но меня прислали временно исполнять обязанности мастера цеха.
В кабинете парторга Шапара Липст был впервые. Он имел полную возможность все внимательно осмотреть, так как разговор длился уже не меньше часа. Рядом с Липстом сидели Казис и Угис. Робис в последнюю минуту передумал и наотрез отказался идти к Шапару.
Парторгу не сиделось на месте. Он ходил взад-вперед по комнате. Стоя у стены, он принимался зачем-то тереть пальцем обои. Достигнув окна, он подкручивал никелированный шпингалет или внимательно оглядывал заводской двор. Подойдя к письменному столу, проводил по нему ладонью, точно проверяя, не запылилась ли полированная поверхность. За столом для видимости стояло дряхлое кресло на кривых, рахитичных ножках. Этот музейный экспонат не выдержал бы и половины веса Шапара. Центр стола занимала стеклянная пепельница с величественной горой окурков, дымивших, словно угасающий жертвенный костер. Шапар проработал двадцать лет в кузнечном цехе и мускулатурой напоминал профессионального атлета-борца. Голос у него был громкий, он любил посмеяться и при этом энергично шевелил густыми черными бровями, бегавшими по лбу, словно маленькие косматые зверьки.
