— Я думаю, мы это уладим… — повторил Липст еще раз.
— Иди-ка. сюда, — Угис потащил Липста за руку. — Хватит лодыря гонять. Давай за дело.
— И у тебя еще есть настроение? Может, отложим на завтра?
— Почему? — Угис упер руки в бока. — Именно сейчас. Назло им!
— А суп сварим завтра, — предложил Робис. — Договорились?
— Ладно, — согласилась Ия. — Сегодня я вам испеку чудесные блинчики.
— Вот это другое дело, — сказал Робис. — Это у нас делается быстро!
Дома Липста ожидал сюрприз. На столе лежали адресованная ему телеграмма и аккуратный, завернутый в белую бумагу сверток. Телеграмма была на русском языке. Значит, из Москвы! Значит, от Юдите! На свертке не было никакой надписи. Не было и марки. Его могли просто принести. Но кто?
Липст торопливо распечатал телеграмму. Полосатый бланк хранил в себе два коротких слова: «Целую, Юдите». Телеграмма помечена вчерашним днем.
Липст несколько раз перечитал телеграмму. Он не понял, как это получилось, но вдруг маленькая бумажка, которая довольно противно пахла клеем и похожей на гуталин штемпельной краской, оказалась у его губ.
Липст положил телеграмму на стол только после того, как тщательно и многократно исследовал все почтовые шифры, служебные пометки и витиеватую подпись контролера.
Толстая бумажная обертка скрывала в себе необычной формы бутылку. Сразу было видно — продукция заграничная. Более тщательный осмотр позволил Липсту определить, что бутылка содержит коньяк, и лишь потом он разобрал надпись на этикетке: «Мартель»… «Гордон блю»…
Три последние слова поразили Липста, как удар грома. Он уже успел позабыть, что на свете существует денежный мешок по имени Альберт Шумскис. А-а, это он, «Сыр голландский»… вчера сказал Липсту:
— Коньяком «Мартини» не брезгайте. «Мартель», разумеется, лучше, особенно если удается раздобыть «Гордон блю» с синей полоской…
Липст посмотрел на этикетку. Проклятая синяя полоска! Он задыхался от злости. Больше всего почему-то возмущала именно эта паршивая полоска. Словно «Сыр» провел ее нечистым пальцем по лицу Липста и по лицу Юдите.
Все как-то нелепо и внезапно смешалось в одну кучу — счастье, принесенное телеграммой, и проклятая бутылка, Юдите и директор Шумскис, радость и обида, надежда и подозрение.
Липст схватил бутылку за горлышко и с размаху трахнул об пол. В нос ударил резкий запах.
В дальнем конце коридора открылась дверь мадемуазель Элерт. Торопливый топот шагов. Затем из замочной скважины донеслось шумное, как у морского льва, дыхание. Робкий стук в дверь. Как и всегда, в узкой щели сперва появилась голова мадемуазель.
— Я очень извиняюсь, — шустрые глазки мигом обежали всю комнату, — у вас ничего не разбилось?
Казалось, от чрезмерного волнения она сама того гляди рассыплется на мелкие кусочки.
— Надо посмотреть, — сказал Липст. — Я вроде бы не слыхал. А! Вот разбитая бутылка!
— Ах, как жаль! — мадемуазель всплеснула рунами. — Да и на полу к тому же! Теперь будет пятно. Чем это здесь пахнет?
Липст промолчал.
— Это, наверно, та самая бутылка, которую принес ваш товарищ, — мадемуазель вздохнула. — Как жаль!
— Товарищ?!
— Да, — соседка лукаво улыбнулась. — Кажется, тот, что прошлой осенью привел вас однажды под утро домой…
— Сприцис? — невольно вырвалось у Липста.
— Он не соизволил отрекомендоваться.
Липст стал подбирать осколки стекла. Теперь он вообще ничего не понимал. И тем не менее предчувствие подсказывало, что странное совпадение не было простой случайностью. За всем этим что-то крылось. А если все-таки Шумскис?
«Неверно, что наибольшей скоростью распространения обладает свет, — слухи разносятся быстрее», — подумал Липст, придя на следующее утро на завод. В раздевалке все разговоры вертелись вокруг вчерашней проверки в общежитии. Сведения были весьма противоречивые. Выводы тоже звучали по-разному: одних это событие возмущало, другие сочувствовали, кое-кто зубоскалил.
Клара поочередно подходила к каждому и чуть не плакала от негодования.
— Только подумайте, что это за безобразие с моральной точки зрения! Супружеская жизнь при посторонних людях в общежитии! Каково, а?!
— Какая уж там супружеская жизнь, — сокрушенно качая головой, говорила старая Фельдманиете, сборщица колес. — Там эти женщины сущий проходной двор устроили. И чего там только, говорят, не нашли!
