— Это мне?
— Нет, Липстик, вам только один. Пожалуйста! Весь букет получите, когда пойдете на пенсию.
— Поздравляю, Липст, — сказал Робис серьезно. Он выглядел бледным и невыспавшимся. Торопливо пожал Липсту руку, как-то смущенно отвернулся, бросил в урну недокуренную сигарету и пошел в цех. Несколькими шагами дальше стояли Ия и Вия. Они дождались, пока Робис ушел, и подошли к Липсту.
— Поздравляю, Липст. — Ия задумчиво покусывала нижнюю губу.
— Спасибо! Как ваши дела?
— Изумительно, — сказала Вия.
— Прекрасней некуда, — вторила ей Ия.
У двери цеха Ия случайно столкнулась с Робисом. Но они смотрели в разные стороны, как бы не замечая друг друга.
Липст тоже пошел в цех. Тюльпан он воткнул в петлицу спецовки. Со стороны это выглядело довольно забавно. Цветок крупный и красивый. И главное — подаренный. Липст притянул петлицу с тюльпаном к носу — пахнет! Впервые Липст видел душистый тюльпан.
Из стеклянной конторки вышел мастер. Липст хотел быстро пройти мимо, но взоры их встретились. Для щучьего взгляда «аптекаря» желтый тюльпан на груди Липста все равно что блесна. Вцепился и не отпускает. Острая козлиная бородка и худые щеки приходят в движение, словно Крускоп что-то жует.
— Доброе утро, мастер! — сказал Липст.
«Аптекарь» степенно кивнул головой.
— С сегодняшнего дня начнешь работать по восемь часов?
— По восемь, мастер.
Бороденка Крускопа замерла.
— Чему ты, Тилцен, улыбаешься? — негромко спросил он.
— Сегодня у Липста день рождения, — не выдержал Угис.
— Да. С сегодняшнего дня начну работать по восемь часов, — повторил Липст.
— Это дело серьезное, — проворчал «аптекарь». — Проработать восемь часов — не цветок в петлицу воткнуть.
Крускоп опустил голову, подержался за грудь и пошел в дальний конец цеха. Липст, ухмыляясь, поглядел мастеру вслед.
— Не обижайся. — Угис смущенно взял Липста за руку. — Считай, что это было его поздравлением.
— Нет, прощанием, — усмехнулся Липст.
За окном распевают птицы. Их ликующий весенний щебет проникает через стекла, через стены, смешивается с человеческими голосами, звоном металла, гудением моторов и десятками других шумов — и все же не растворяется в них. Рвется серая пелена облаков, и солнце тотчас расписывает светлыми узорами пол, конвейер, стены. «Это цветы стали, — думает Липст. — Нежные и зыбкие, как мимозы. Их не сыскать ни на одном лугу, ни в одном лесу, они цветут только здесь — в этом саду металла и техники».
— Вия сегодня в новом платье, — Угис вытянул шею, глядя поверх широкой спины Крамкулана.
— Ия? — обернулся Липст.
— Вия.
— Ия сегодня какая-то странная. И Робис тоже.
— Ой! — Угис схватился за голову. — Я не успел тебе раньше рассказать. Семейная катастрофа! Началось вчера вечером. И, знаешь, из-за чего? Из-за блинов. Ты понимаешь?
— Нет, — покачал головой Липст.
— Я тоже… А виноват Робис. У него в сознании еще сохранились пережитки феодализма.
Клара дернула Липста за рукав.
— В обеденный перерыв будет маленькое собрание. Вы не сказали бы Крускопу на прощание несколько теплых слов?
— Нет уж, спасибо, — засмеялся Липст. — Из меня, пожалуй, никакого тепла не выжать. Когда я разговариваю с мастером, у меня пятки примерзают к полу.
Часом позже у конвейера неожиданно вспыхнул скандал. По правде говоря, Липст еще раньше заметил: Угис то и дело поглядывает на руки Крамкулана, ничего не говорит, но сопровождает каждый поворот отвертки сердитым кряканьем.
Вдруг Угис отбросил отвертку и вскочил:
— Крамкулан! Если не станешь затягивать болты до конца, я не буду ставить зубчатки! Что хочешь делай, а брака не пропущу!
Как и все миролюбивые люди, не привыкшие ссориться, Угис от волнения кричит. Голос дрожит и звучит по меньшей мере на две октавы выше обычного.
— Ну, что случилось? Чего ты разоряешься? — поднял голову Крамкулан.
— А то, что ты портач! Полюбуйся! Разве на таких соплях можно закрепить зубчатку как следует? Ведь все болтается!
Лента конвейера неумолимо движется. Рама с небрежно закрепленной Крамкуланом кареткой уже давно вошла на участок Угиса, однако Сперлинь не ставит зубчатое колесо, и Липсту остается только разводить руками — если нет зубчатки, цепь некуда надевать. Это и послужило началом всей заварухе.
