Так, один за другим, разошлись почти все. В комнате остались четверо, если не считать Алмы, убиравшей со стола, — Ия, Робис, Угис и Липст.
— Ну, я потопал, — сказал Липст.
— А тебе куда бежать? — попробовал возразить Робис. — Оставайся.
— Надо идти. А то еще свой адрес забуду. Спасибо за все, — Липст попрощался с Ией и Робисом. — И хозяйке спасибо! Прощай, Угис!
— Со мной не прощайся, — отдернул руку за спину Угис, — я пойду тоже.
— И ты? Куда ты собрался?
— Ну, как… — запнулся Угис. — Есть кое-какие дела… Когда человек долго просидел в накуренном помещении… И вообще… еще не так поздно.
— Да, — согласился Липст. — Какое там — поздно. Совсем еще рано. Только половина четвертого. Ну, пока, Ия! До свидания, Робис! Все было здорово. Устройте как-нибудь еще такую свадьбу!
— На серебряную приходи без особого приглашения.
— С женой и детьми, — добавила Ия.
Липст еще раз попрощался со старой Алмой. Он даже поцеловал ей руку.
— Что вы делаете! — стыдливо улыбнулась Алма. — Я незамужняя. Девушкам руку не целуют.
На дворе морозно и ветрено. В ночной темноте освещенными ущельями тянутся пустые улицы. На дне причудливых каньонов поблескивают трамвайные рельсы, точно последние струйки иссякших рек, которые с приходом утра снова разольются и затопят ущелья пятиэтажных берегов. А сейчас — тишина и покой. На рельсах стоит платформа с вышкой для ремонта электропроводов. По самой середине тротуара лениво прогуливается кот. В воздухе трепещут мелкие, похожие на нафталин снежинки.
Угис и Липст идут не спеша, подняв воротники и надвинув кепки на уши. Угис притих. Липст немного устал, спать неохота.
— Угис… Как тебе кажется — они будут счастливы?
— Ия с Робисом? Надеюсь. У меня в этой области нет никакого опыта. Я только… теоретически.
— Ну, а ты сам? Если бы ты мог быть вместе с девушкой, которую любишь, был бы ты счастлив?
Угис остановился, сдвинул кепку на затылок. Молчит.
— Я на это смотрю так, — заговорил он наконец. — По-настоящему счастливым человек бывает лишь в том случае, если у него есть какая-то большая цель впереди. Настолько большая, что ее хватит на всю жизнь. И тогда ты бьешься за нее, страдаешь, преодолеваешь трудности и видишь, что она все ближе и ближе. Это и есть счастье. Если цель мелкая, легко достижимая, значит, и счастье мелкое и короткое. Вот, — Угис вытащил из кармана руку и протянул ладонью кверху, — скажем, эти снежинки. Упали на руку, и нет их…
— Ты хочешь сказать, что любовь — мелкая цель?
— Когда как. Даже если любовь большая и красивая, два человека не могут быть всю жизнь счастливы от одного того, что они всегда вместе. Перед любовью надо поставить еще какую-то важную цель, далеко впереди. Вот тогда — да. Тогда дело надежное.
— По мне твоя теория слишком умна. Ты мыслишь каллиграфически, с разными там завитушками. А вот если взять просто — может человека сделать счастливым красивый цветок, ясный день или необычный пейзаж?
— Может. И как еще, — признал Угис. — Но это будет счастье на миг. Короткий, случайный миг радости. Ты читал «Письма французских коммунистов, приговоренных к смерти»?
— Не попадалось.
— А последнее письмо Иманта Судмалиса?[3]
— Нет.
— Тогда послушай! — Угис прислонился спиной к стене. — Приговоренный к смерти человек ждет рассвета, когда приведут в исполнение приговор. Настала его последняя ночь. За дверью камеры ходят часовые. Черное небо за решеткой окна уже бледнеет. На полоске тонкой бумаги обломком графита Имант пишет прощальное письмо жене. Еще неизвестно, дойдет ли оно. «Умирать не хочется, но я ни о чем не сожалею. Я счастлив, что жизнь прожита не впустую. Если бы у меня была возможность начать ее сначала, я пошел бы тем же путем, каким шел до сих пор. Не оплакивайте меня и не скорбите. Овода тоже расстреляли весной на заре, когда пробивалась первая трава…»
Они стоят и смотрят друг на друга.
— Дальше не помню, — сказал Угис. — Я тоже был бы счастлив, если бы смог перед смертью написать такое письмо. В нем есть и любовь и все. Ах да, про любовь я, кажется, пропустил. Письмо длинное.
Тишина. В небе над городом полыхнуло алым. Может, то был сполох, может, отблеск от заводской котельной. Вдали проехал вагон с трамвайными служащими. Переговариваются ночные сторожа, их голоса слышно за квартал.
