— Молодость… — проговорила она. — Что поделаешь, коли молодость…
Веселье ненадолго расстраивается, как журавлиный клин, потерявший вожака, но потом снова шумно и жизнерадостно устремляется дальше. Аппетит у всех фантастический. Казис время от времени подливает в стаканы вино и провозглашает тосты. Но вот наступает момент, когда вино всем начинает казаться горьким. Казис берет бутылку.
— «Клубничное», — читает он вслух. — По идее должно быть сладким.
— Горькое! Горькое! — несется со всех сторон.
— Возвращать на завод раскупоренную бутылку бессмысленно, придется исправлять недостатки на месте…
Робис энергично жует как ни в чем не бывало.
— Может, так обойдется, — Угис беспокойно заерзал на стуле. — Я в одной книжке читал…
Но никто Угиса не слушает. Молодоженам не остается ничего другого, как «исправить брак» винного завода. Липст видит похожую на шкаф спину Робиса, которая медленно придвигается к Ие. Потом он видит руку Ии на плече Робиса. Да, эта рука — не рука Юдите. Пальцы короткие, грубые, натруженные. Но на плечо Робиса они ложатся так легко и нежно, что в груди Липста вздымается теплая волна. Липст поспешно отвернулся. В этот момент его взгляд встретился со взглядом Угиса. Угис тоже отворачивается.
Минутное молчание сменяется взрывом восторга.
— Ура! Ура! За счастье Ии и Робиса!
Казис подносит новобрачным большой эмалированный таз.
— От заводских комсомольцев, — говорит он. — Предназначен для купанья младенца. Пока что можете мыть свои физиономии.
— Ой, дорогие мои! — спохватывается Клара Циекуринь. — Я же должна вручить подарок от цеха!
Она выходит в коридор и уводит за собой Крамкулана. Через несколько минут оба возвращаются, и теперь у Крамкулана в руках большая картонная коробка.
— Мелочь, конечно, так — кофейный сервиз, — ломается Клара.
А Крамкулан тягуче прибавляет:
— Сгодится небось. Кружки бьются скоро, потому купили побольше.
Пока Ия и Робис обмениваются многозначительными взглядами, краснеют и бледнеют, Вия включает радиолу. Громкий шум и неразбериху покрывает плавная мелодия «Дунайских волн».
Молодые должны танцевать первой парой. Робис протестует, ссылаясь на то, что никогда в жизни «такими пустяками не занимался». Танцуя, он держится от Ии на внушительном расстоянии и с опаской поглядывает под ноги.
Казис приглашает Вию. Они танцуют прекрасно. Расходятся, снова сближаются и кружатся, кружатся большими, плавными кругами.
Угис, сложив руки на груди, стоит в углу и мечтательно смотрит на танцующих.
— Ты, приятель, не грусти, — Крамкулан добродушно тычет Угиса в бок. — Глядишь, и тебя оженим. Хоть на Вие. Девка на большой!
Угис забивается поглубже в угол.
— Нет, нет! — похоже, он испугался не на шутку. — Мне сперва надо закончить десять классов!
— Да брось ты, Угис!
— Честное слово, я серьезно говорю.
— Да ты погляди, что Вия за деваха! — не унимается Крамкулан. — И главное, свободна!
— А по мне хоть есть она, хоть нет. Даже глядеть не стану.
Угис демонстративно отворачивается и солидным шагом идет к столу. Походку он тоже позаимствовал у Казиса, шаг для него явно широковат.
Кларе наскучило смотреть, как другие танцуют, и она затягивает песню. Искра упала на сухую солому. Запев сразу подхватывает целый хор:
Вей, ветерок,
Гони мой челнок…
Мелодия льется неторопливо и плавно. Кое-кто из гостей стал вдруг задумчив, у других, напротив, заблестели глаза. Робис держит Ию за руку, ее голова доверчиво и покорно легла на плечо мужа. Угис застенчиво дирижирует. Песня захватывает, бередит душу.
Свадьба удалась на славу, настроение у всех прекрасное, но Липст испытывает странное беспокойство. Ему чего-то не хватает. И, наконец, он сознает вполне отчетливо — не хватает Юдите. «Где ты сейчас, Юдите? Что делаешь в эту минуту?»
Мелодия постепенно угасает. Несколько секунд тишины. В комнату неслышным крылом летучей мыши залетают сумерки ноябрьского вечера. Угис включает электричество.
— А теперь что-нибудь веселенькое! — восклицает Вия. — На свадьбе надо веселиться!
— Что верно, то верно, — соглашается Робис.
На ясном небосводе возникает неожиданное облако. Приходит Крускоп. Как видно, настроение у него хорошее, он шутит, просит гостей не смущаться его появлением, однако все как-то сникают, и нет уже той веселой непринужденности.
