Ия повторила то же самое.
— Мы оформим только официальную сторону дела, и все.
Все же для самых близких друзей решили устроить скромный ужин в общежитии. Пока невеста с женихом в сопровождении эскорта сочувствующих поехали в загс, Угису с Липстом поручили украсить комнату и раздобыть столы. Обязанности главнокомандующего над жаркой и варкой добровольно приняла на себя уборщица общежития Алма. Поначалу эту честь собирались предоставить Вие, но она отказалась наотрез. Вия тоже сшила белое свадебное платье и пожелала стоять на церемонии регистрации обязательно рядом с сестрой (кое-кто подшучивал: «Не с Ией, а с Робисом!»).
Наконец все как будто в порядке. Старая комната общежития изменилась до неузнаваемости; платяные шкафы отодвинули к стенам, под потолком подвесили ленты из цветной бумаги, стулья молодых убрали пышными венками мяты.
Угис в длинном хлорвиниловом переднике, бледный от переживаний, бегал вокруг стола и в который раз пересчитывал стулья.
— Ну что ты все считаешь? — пошутил Липст. — Боишься, украдут?
— Только не забыть бы чего! Только не забыть! — Угис стучал кулаком по голове, встряхивая свои мыслительные центры. — А радиолу проверил?
— Проверил. Успокойся. Даже иголку сменил.
— А пластинка? Пластинку подобрал?
— «Свадебный марш» Мендельсона.
— Как только они появятся в двери — запускай!
— Слушай, Угис, а где они теперь будут жить?
— Пока что там же, где до сих пор, — каждый у себя.
— А у Ии нельзя?
— Нельзя. Санитарная норма не позволяет.
В приоткрытую дверь просовывается голова Алмы. Роста она маленького и всегда ходит, браво размахивая руками, как сержант-гвардеец, привыкший шагать впереди колонны и время от времени считать под ногу: «Ать, два; ать, два!»
— Не идут и не идут! — сокрушалась Алма. — Ай-ай-ай! Гусыня пережарилась, картошка сохнет. И где они так застряли?
— Наверно, стоят в очереди, — предположил Липст.
— Это в загсе-то очередь?! — удивилась Алма.
— И какая еще! Там такие очередищи — глядеть страшно. Там, тетя Алма, и при коммунизме будут очереди.
Липст налил Алме рюмку вина, чтобы она сама не высохла, как картошка, хлопоча у раскаленной плиты.
— Ай-ай-ай! — отмахивалась Алма. — Разве что полрюмочки, не больше.
Угис по-прежнему носится по комнате. Еще раз пересчитал тарелки, попробовал, не шатается ли стол, затем ринулся к двери. И тут замер, вытаращил глаза и отчаянно простонал:
— Плакат с поздравлением!.. Где плакат с поздравлением? Я же знал — что-нибудь да забудем… Я ведь предчувствовал!
Затем Угису приходит в голову воздвигнуть на скорую руку триумфальную арку во дворе. Из-за отсутствия стройматериалов идею приходится отбросить. Остается только поздравительный плакат. Но тогда уж надо побольше — метра в полтора длиной.
— Идет! — согласился Липст и расстелил на полу полосу бумаги. — А текст?
Угис почесал за ухом и глубокомысленно уставился на потолок.
— Может, возьмем из народной поэзии? Ну, скажем, «Иди, счастье, ты вперед, я следочком за тобою»?
— Слащаво! — прыснул Липст. — Робис парень серьезный.
— Можно и посерьезнее, — согласился Угис. — Ну хотя бы так: «Прочная семья — краеугольный камень социалистического общества!»
— Нет, нет, — затряс головой Липст. — Это уж чересчур. Напишем коротко и ясно: «Поздравляем от всей души!»
Они вдвоем энергично взялись за дело, но успели написать только «Поздравляем», когда вбежала Алма:
— Идут! Уже у ворот!
— Ой, ой, ой! — Угис рвал на себе волосы.
— Ничего, — утешал Липст. — Ставь восклицательный знак и давай вешать. «Поздравляем!» — тоже поздравление.
Угис взобрался Липсту на плечи и прибил плакат над дверью.
Прокладывая путь, первым маршировал Казис.
— Приветствие на славу! — воскликнул он. — Самое короткое и прочувствованное из всех, что я видел.
Входят под руку молодые. Они нагружены цветами, взволнованы и улыбаются.
— Опускай! — заерзал Угис на плечах у Липста. — Марш! Марш включай!
Заиграла музыка. Некоторое время все стоят посреди комнаты, не зная, что делать дальше.
— Ну так… — первым преодолел замешательство Робис. — Ну, прошу…
Казис взялся откупоривать бутылки. Алма внесла жаркое. По щекам у нее сбегают крупные слезы.
