— Не… Куда мне! Он — лавагет. А я при нем. За встречу, дядька Локр!
Выпив, Тритон снова плеснул в чаши.
— Я смотрю, — моряк сощурился, — люди Амфитриона не бедствуют.
— Ага! Он такой! Мы только с войны. Добычи загребли — гору!
— Что за война?
Старый шрам под глазом дядьки Локра ожил, изогнулся белесым червем.
— Так война же! — изумился Тритон. Он был уверен, что на всем Пелопоннесе только и разговоров, что об их славных победах. — Телебоев в Орее били! Побили! Вот, вернулись. А ты, дядька Локр? В море ходишь?
— Хожу.
Моряк не спешил делиться подробностями.
— Куда?
— На Самос хожу. На Крит, Родос. Сейчас с Тафоса…
— Здорово! А мы тафийцев били, значит. Телебои — это ж они и есть!
— Ну, я-то не воевал…
— Жалко.
— Почему?
— Ну… — мысли путались, отказываясь превращаться в слова. Но упрямства Тритону было не занимать. — Если б ты воевал… За телебоев, да! И вы победили… Тогда ты б меня угощал!
Шутил Тритон редко. Обычно шутили над ним. А тут все так удачно сложилось! Тирренец затрясся от хохота, едва не опрокинув стол. Даже дядька Локр осклабился. Нет, положительно, сегодня — лучший из дней!
— За тех, кто в море! Чтоб возвращались.
Отцовы здравицы Тритон помнил до сих пор. Выпив, он пригорюнился.
— Чего нос повесил, герой?
— Давно в море не был. Мамку бы увидеть… Скучаю по ней.
— Посейдон даст, увидишь. Жизнь длинная…
— Ага! Наливай!
В харчевню вошли двое юношей. Задержавшись у входа, они внимательно слушали разговор Тритона с моряком. При упоминании Тафоса и телебоев один что-то шепнул другому. Тот в ответ усмехнулся — и вдруг сделался серьезен.
— Ссать хочу, — громогласно возвестил Тритон, выбираясь из-за стола. — Жди, дядька!
Возвращаясь из отхожего места, он нос к носу столкнулся со вчерашним обидчиком. Фиест, вспомнил Тритон. Ну точно, Фиест. Сын покойника. А вон и второй сын, Атрей — с дядькой Локром сидит. Долдонит, а дядька кивает.
— Рабом звал, — набычился Тритон. — Ты меня рабом…
— Прошу прощения, — развел руками Фиест.
— Резать хотел…
— Уже не хочу. А ты знаешь, почему герой никогда не догонит черепаху?
— Герой? Черепаху?!
— Ну да. Вот, смотри… — Фиест подвел Тритона к пустому столу. Выставил кружку: — Это герой. А это черепаха…
Черепахой стала корка хлеба.
— Допустим, герой бежит в десять раз быстрее черепахи. Вначале он находится на тысячу шагов позади неё. Пока герой пробежит это расстояние, черепаха проползёт сто шагов…
— Хо-хо! — восхитился Тритон. — Проползет, да!
— Когда герой пробежит еще сто шагов, черепаха проползёт десять шагов…
— Точно!
— И так до бесконечности. Понял?
— Он бежит?
— Да.
— Она ползёт?
— Точно.
— Понял! — Тритон ощутил себя мудрецом. — Не догонит! Вина!
— Вина мне и моему другу! — поддержал Фиест.
— Прамнейского!
— Да ты знаток!
— Я знаток, да!
О дядьке Локре тирренец забыл напрочь.
* * *
— …вообще-то я на Закинф собираюсь…
— Так это рядом! — просиял Атрей. — Передашь послание, и валяй на свой Закинф! А плата…
— Ну? — подобрался моряк.
— Тебе понравится.
Атрей уже трудился над табличкой из ясеня, покрытой воском. Под заостренной палочкой рождались некие символы. Грамоты Локр не знал, и преисполнился уважения к молодому человеку. Письмо в глазах моряка было священнодейством.
— Вручишь старшему из сыновей Птерелая. Ему, и никому другому. Запомнил?
Атрей прикрыл написанное гладкой дощечкой, защищая восковый слой от случайной порчи. Завернул послание в тряпицу. Извлек из сумы на поясе золотой перстень. С перстня скалился лев. Еще вчера лев украшал безымянный палец старшего из сыновей микенского ванакта.
— Перстень отдашь вместе с посланием. И не вздумай оставить себе! Тут про перстень тоже написано.
— Как насчет платы? — напомнил моряк.
— Вот, держи. Я буду ждать ответа. Привезешь — получишь вдвое.
— Где тебя искать?
— В харчевне.
