— Я знаю эту пословицу, — ответил Майкл. — Правда, численность китайцев с тех пор слегка выросла.
— Да уж, не сомневаюсь.
— Ладно, допустим, — продолжал Майкл. — Но почему вы не обратились в организации, которые занимались крионикой? Ведь в ваше время они уже существовали!
— Подобно пирамидам, такие организации представляли собой очевидную мишень, которая только и ждет, когда ее уничтожат.
Майкл кивнул:
— Зачем спасать себя одного? Мы все видели, какого размера гробницу вы воздвигли. Похоже, вы без труда могли прихватить с собой кого-нибудь еще.
Джастин поерзал на сиденье. Он заметил, что кресло пытается приспособиться к нему, чтобы ему было удобнее, как и кровать, на которой он очнулся после долгого сна. Но справиться с теми чувствами, которые он сейчас испытывал, с помощью манипуляций мыслящего кресла было невозможно, — пусть оно и было создано для решения и подобных проблем тоже.
— Я предложил одному человеку разделить мою участь, — вздохнул Джастин. — Он был моим персональным ассистентом… Но он отказался. Ему казалось, что неправильно жить дольше, чем тебе предопределено.
— Если я не ошибаюсь, — заметил Майкл, — такое мнение было очень распространено в ваше время… так сказать… стереотип мышления. Не вините себя!
— Я себя не виню, Майкл. Но вы правы, — продолжал Джастин. — Мысль о предопределенности смерти тогда превалировала в обществе. Точнее, превалировала в течение всей письменной истории.
Майкл сделал глубокий вдох и покачал головой:
— Хотя я много прочел по этой теме, приходится признать: я не могу понять, как общество могло упорствовать в таком алогичном суеверии. Скажите, те, кто считали, что смерть неизбежна, от медицинской помощи тоже отказывались?
— Нет, не отказывались. Но им смерть представлялась религиозным действом, а не болезнью, которую следовало лечить.
— А вот мы ее излечили!
— В самом деле? Что вы говорите! — улыбнулся Джастин. — Должен вам сказать, что мой ассистент, Себастьян, не был дураком. Во многих отношениях более умного и информированного человека я в жизни не встречал. Но он попал в ловушку, как птица в силок. И он, как миллионы его предшественников, не мог избавиться от самого мощного заблуждения всех времен — мысли о неизбежности смерти.
Майкл кивнул:
— Однажды я читал книгу на эту тему, она называлась «Культ смерти».
— Погодите, сейчас сам догадаюсь, — перебил его Джастин. — Та книга вас не тронула.
Майкл кивнул.
— Странно, — продолжал Джастин, — что вы вообще прочли ее дальше первой главы. Чтобы понять такую книгу, нужно думать так же, как люди, жившие в двадцать первом веке, а вы, конечно, так думать не можете. Все равно что я попытаюсь влезть в голову людям, жившим за триста лет до меня.
— Скажите, — спросил Майкл, — не египтяне ли подсказали вам мысль о сокровищах, которые, если верить слухам, зарыты в вашей гробнице?
— Все зависит от того, что за слухи до вас дошли, засмеялся Джастин.
— Что в саркофаге много золота, серебра и драгоценных камней, сейчас не таких ценных, но ведь вы тогда не могли этого знать.
Джастин кивнул:
— Слухи верны.
— Кроме того, говорят, что у вас есть и другие тайники, набитые произведениями искусства… Наш общий друг Омад даже уверяет, что у вас есть часы «Таймекс»!
— Были, — ответил Джастин. — Сегодня утром я их продал.
— В самом деле? — удивился Майкл. — Этого Омад мне не сказал. Сколько вы за них получили? Можете не отвечать, если не хотите.
— Тридцать восемь тысяч.
— В кредитах «Америкэн экспресс»?
— Да. Это неплохо?
Майкл засмеялся:
— Все относительно! Если считать неплохими дивиденды в одну целую двадцать пять сотых… Могли бы продать и подороже…
Джастин кивнул, пытаясь разобраться в том, что он только что услышал. Майкл сравнил прибыль Джастина не с полугодовым, например, доходом, и не сказал, что Джастин «заработал целую кучу денег». Нет, его доход во многом определялся дивидендами. Видимо, такой порядок давно вошел в обиход. Джастин вспомнил: когда-то богатство определялось количеством урожая, который человек собирал, допустим, с поля: сам-пять, сам-восемь… Так что на вопрос «Сколько ты заработал в прошлом году?» отвечали количеством урожая, которое собирал фермер. Чем выше число, тем больше восхищение. С развитием индустриального общества люди стали измерять богатство годовым жалованьем. А сейчас, с возникновением чисто корпоративного общества, очевидным признаком благосостояния стали ежеквартальные дивиденды.
