Теперь они оба, нагие, сидели на кровати. Волосы у нее внизу были густые, очень темные и мягкие, выщипанные в узкую полоску. Она целовала его живот, а он лизал ее все ниже и ниже, пока его лицо не оказалось меж ее ног, а ее губы не сомкнулись на его плоти. Левой рукой он раскрыл ее ноги и зарылся в нее лицом. В первый раз он увидел ее анус. Она еще глубже погрузила его член в рот, влажный, как вагина на его лице. Так они оставались, двигаясь в едином ритме, пока она не стала кончать, кончать ему на лицо, а его сперма не хлынула ей в рот.
Они расплели ноги и руки, кажется впервые осознав, что лежат, уткнувшись лицом в гениталии друг друга. Близость по природе своей непостоянна и неровна; у нее есть свои отставания и паузы. Кроме того, Джеффа слегка интересовал вопрос об этикете произошедшего. Можно ли это расценивать как секс? Лора, судя по всему, думала о том же.
— Итак, теперь ты собираешься заняться сексом?
— Ну, может быть, не совсем теперь, — задумчиво ответил Джефф.
Она улыбнулась и подарила ему поцелуй.
— Ты пахнешь вагиной.
— А ты — семенем.
— По идее, ты должен был сказать: «Твое лицо пахнет спермой, сука».
— В общем, да. Но, знаешь ли, у меня как раз сейчас прилив посткоитальной нежности.
— У меня тоже. Мне понравилось, как ты это делал.
— А мне — как это делала ты. И вот это мне тоже понравилось. — Он прикоснулся к колечку в ее соске.
Он сказал то, что хотел сказать, но подлинный смысл его слов заключался в том, что здесь так много всего, что может нравиться и даже больше.
Они лежали бок о бок, по очереди неуклюже пили воду из большой бутыли, купленной им накануне.
— Как удивительно все получается, правда? Встречаешь женщину, вы разговариваете, потом она разрешает сделать это с собой — ну, все то, что тебя в общем и целом влекло лет с тринадцати. И она даже не просто разрешает тебе все это сделать — она еще и хочет этого. И сама тоже хочет с тобой что-то сделать. Разве это не здорово?
— Почему ты мне все это говоришь? Именно мне?
— Мне нужно этим с кем-то поделиться. А тут есть только ты.
Она протянула ему воду и перевернулась на живот. Его глазам опять предстал дельфин, которого он мельком видел ранее. Пересчитав рукой все позвонки ее загорелой спины, он спросил:
— Когда ты сделала себе эту акулу?
— Идиот, это дельфин.
— Я же тебе говорил, что слабоват по визуальной части.
— Пять лет назад. В Сан-Франциско. Ты любишь дельфинов?
— В каком-то смысле я им завидую.
Он поставил воду на прикроватный столик, коснулся дельфина, а после погладил ее ноги и ягодицы. Его пальцы скользнули меж ее ног. Джефф вновь почувствовал прилив силы.
— Мы все еще говорим об этом?
— Возможно.
— И о чем же именно?
— Мы говорим о том, как это приятно, когда мои пальцы внутри тебя.
— Да, это действительно приятно, — сказала она. — Продолжай в том же духе.
Ее ноги приоткрылись чуть шире. Теперь он видел, чем там занимается его рука.
— В таком?
— Мммм… А презервативы у тебя есть?
— Да.
Она перевернулась на спину. Они поцеловались.
Утром они позавтракали — апельсиновый сок (отлично), кофе (превосходно), корнетти (вполне терпимо) — в том же кафе, где он был накануне. Они сидели в тени на блестящих серебристых стульях, оба в солнечных очках, и глядели на украшенную деревьями улицу с видом на канал Джудекка. И это было счастье. То самое счастье, которое до них уже испытывали многие и не только в Венеции — в других городах и в другие, подобные этому, утра. Глядя на ее длинные загорелые ноги, он чувствовал их гладкость под своими ладонями, под своими губами.
— Чем бы ты завтракала, будь ты дома? — спросил ее Джефф.
— Полный английский завтрак. Яичница с беконом, фасоль, черный пудинг.
— А ты знаешь, что это такое?
— Какая-то дрянь, жаренная в овечьей крови, или что-то вроде того?
— Скорее наоборот.
— На самом деле это был бы апельсиновый сок, кофе и круассаны.
— И все это есть в Лос-Анджелесе? Классный, должно быть, город.
— Апельсин наверняка бы был без кофеина.
Джефф листал газету, подтверждавшую то, что они — и вообще все — и так знали: сегодня будет еще жарче, чем вчера.
— Тут есть статья, — сказал он, глядя на нее поверх газетного листа, — о том, что мужчины биологически запрограммированы за завтраком читать газету. Что скажешь? Это может быть правдой?
