— О, весьма, — сказал он уже второй раз за последние два дня.
Она скрутила небольшой тонкий косяк, затянулась и передала ему. Он сделал то же самое и вернул его. Трава подействовала сразу и самым приятным образом. Они вместе словили кайф. Свет стал ярче и чище. Канал отбрасывал блики на желтую стену дома напротив. Его повело сильно, но при этом совершенно изумительно. Прямо как в старые добрые времена.
— Так мы говорили о «Хоквинде»[72], — сказал он.
— И запомните, никаких упоминаний о том, что мы делали, в вашей статье. Никаких намеков и подмигиваний.
— Обещаю.
Горло у него горело. От большого глотка минералки его защипало еще сильнее.
— С сожалением оставляя тему прогрессив-рока семидесятых, хотел бы попросить вас немного рассказать о Стиве Морисоне.
— Обаятельный мужчина. Довольно приличный художник. Совершенный ублюдок.
«Это полный улет!» — подумал Джефф, но уже через мгновение не мог вспомнить, имел он в виду интервью или траву.
— Надеюсь, не надо просить вас воздержаться от цитирования и этого моего высказывания?
— Разумеется. Вы имеете в виду весь ответ или только последнее предложение?
— Я имею в виду первые два.
Они расхохотались. Все было так весело.
— А что вы думаете о том, что он делает теперь? В шестидесятые его очень уважали. Я имею в виду, как изменилось ваше отношение к нему с течением времени?
— Его творчество было очень разным. Лучшие его вещи не уступят Ходжкину[73].
Джефф внимательно посмотрел на нее, стараясь проникнуть через темные стекла очков, увидеть ее глаза, понять, что она хотела сказать этой ремаркой. Ходжкин в последние годы превратился в ходячий курьез. Джефф подождал, пока она разовьет эту тему, но она уже переключилась обратно на Морисона.
— Его ранние фигуративные работы и вправду хороши. У него был дар схватывать, как человек стоит, какие у него отношения со средой. А если не было никакой среды, то какие у него отношения с самим собой. Это давало такую психологическую глубину, которую не всегда можно облечь в слова, но которую явно видно. Ее мог почувствовать каждый, несмотря на то что в картине не было ничего — ровным счетом ничего — внутреннего. Она получалась объективной, словно фотография.
— О да, — сказал Джефф.
Впечатленный точностью ее анализа, он, однако, никак не мог вспомнить, с чего все началось. Вот в чем прелесть диктофона — это все равно что иметь внешнюю память. Правда, диктофоны для этого хорошо бы включать.
— Черт, — сказал он и снова нажал «запись».
— Надеюсь, вы не ждете, что я скажу все то же самое еще раз?
— О нет, что вы.
Мимо проплыла моторная лодка, канал вздохнул и вспенился, расходясь клином, снова оживляя золотые блики на стене.
— А как… вы воспитывали Ники одна, живя то в Лондоне, то во Франции? Как это было?
— Отлично. У нас была чудная квартира в Париже. Приличное жилье в Лондоне. В деньгах я недостатка не испытывала. А Ники была очень легким ребенком.
— И что же? Чем вы занимались? Я имею в виду, помимо воспитания Ники.
— У меня не было потребности чем-то всерьез заниматься. Написала несколько статей. Подумывала — очень абстрактно — написать книгу, но руки так и не дошли.
— Поговаривали о мемуарах…
— Ну да, я сделала пару черновых набросков, но мне не хватило усидчивости, да и не было ничего такого, о чем мне хотелось бы написать глубоко. Так что у меня не было ни опоры, ни стимула. Да, несколько знаменитых друзей, но им я была слишком верна — или же слишком пристрастна, — чтобы поведать что-то действительно интересное. Сами знаете, такие книги лучше всего получаются, если они замешаны на предательстве. Я не испытывала желания предавать или сводить счеты. А сама идея литературного труда не слишком меня вдохновляла. Так что я просто жила. Скажите, вам бывает скучно?
— Мне? Да, постоянно.
— Это большое преимущество. Понимаете, я никогда не умела скучать. Я вроде тех странных людей в Индии или Африке, которые сидят на обочине дороги, уставясь в пространство. Я могу ничего весь день не делать и при этом чувствовать себя совершенно счастливой. И у меня никогда не было амбиций. Даже в самой элементарной и негативной форме — зависти к чужому успеху. Наверное, поэтому у меня было так много друзей: я действительно радовалась их победам, в то время как очень многие вокруг оценивали свою жизнь лишь в сравнении с тем, как преуспевают все вокруг. Наверное, я слишком много говорю…
