– Нет, только не это! – произнесла я с тревогой.
За время долгого пути вагон развернули, так что теперь окно с засохшей кровью оказалось с той стороны, что обращена к перрону.
Репортеры напирали, чтобы лучше разглядеть запекшиеся пятна.
Сквозь толчею из тормозного вагона позади состава торопливо пробирался кондуктор. Это был тот же человек, что говорил с нами накануне вечером.
От быстрого бега он закашлялся.
Не обращая внимания на жетоны, что показали ему Шон и Джозеф, он повернулся ко мне:
– Очень жаль, мисс. Я пытался делать то, что вы говорили. Послал телеграмму в Скотленд-Ярд. Сделал все возможное, чтобы держать всех подальше от купе, но их было невозможно остановить.
– Остановить кого?
– Мисс, вы же знаете, замок был сломан. Я не мог уследить за всеми, кто пытался открыть дверь, и…
Я посмотрела вниз, на металлическую подножку, кровь на которой прошлой ночью оставалась нетронутой. Теперь на ней был явный отпечаток ботинка, и когда кондуктор распахнул дверь в купе, там тоже оказались следы ботинок в засохшей крови. Диванные подушки пропали.
– Что, скажите на милость, здесь случилось? – спросила я.
– Первое убийство на английском поезде, мисс. Шляпа, зонтик, подушки, коврик. Я делал все, что мог, но все разобрали на сувениры.
Из всей нашей компании только у меня были средства на покупку билетов до Лондона. Мы с отцом оставляли следы сажи на всем, к чему прикасались, и поэтому пришлось ехать в купе второго класса, где не было подушек, которые пришлось бы потом чистить. По правде говоря, учитывая наши долги, второй класс был для нас слишком дорогим удовольствием, но Шон и Джозеф не спали почти всю ночь, и мне хотелось уберечь их от поездки на ногах в вагоне третьего класса, которую оплатил бы полицейский департамент. Они настаивали на возмещении наших убытков, но я отклонила их предложение, памятуя о том, как быстро и щедро они потратили свои премии. Щадя их гордость, я заверила наших друзей, что использовала часть из тех пяти соверенов, что дал нам лорд Палмерстон.
Я разделила жесткую скамейку с Джозефом, а Шон устроился рядом с отцом.
Ключ кондуктора щелкнул, запирая нас внутри, и мое сердце забилось быстрее. Дернувшись, поезд отошел от станции.
– Не хочу даже думать о панике, что начнется, когда люди прочтут завтрашние газеты, – сказал Шон. – Все поезда будут пустыми.
– Один из репортеров задал любопытный вопрос, – вспомнила я.
– Да? И какой же, Эмили?
– Он хотел знать, что случилось с трупом.
Три месяца назад я и представить себе не могла, что окажусь в обстоятельствах, требующих обсуждения подобных тем.
И Шон, без сомнения, не представлял столь откровенного разговора с представительницей противоположного пола. Но он больше не выглядел смущенным.
– Я попросил местного гробовщика положить труп в гроб и спрятать в своей конторе. Сегодня утром гроб погрузили в багажный вагон поезда, который увез комиссара Мэйна обратно в Лондон. Сосед гробовщика сопровождал тело. Он надел черную повязку и притворился скорбящим сыном на случай, если журналисты поинтересуются, чей это гроб. К этому времени тело должно уже находиться в Вестминстерской больнице, где комиссар Мэйн проинструктирует хирургов, чтобы они подмечали все, что может хоть что-то рассказать нам об убийце. Например, с какой стороны нанесены удары. Это даст возможность узнать, был ли убийца левшой или правшой.
Когда грохочущий поезд начал плавный поворот, я схватилась за один из ремней, свисавших с потолка. Вагон, казалось, готов был слететь с рельсов в любую минуту.
Отец вынул из кармана свою бутылочку с лауданумом.
– Двадцать пять лет назад, в день открытия железнодорожного сообщения между Ливерпулем и Манчестером началась новая эпоха. – Он сосредоточился на этикетке со скрещенными костями, словно читал с листа. – Историк упомянул зуйка, что мчался рядом с этим новым, изрыгающим дым чудищем. Птица что есть силы махала крыльями в отчаянной попытке соперничать со все возраставшей скоростью паровоза, но ее усилия были тщетны. Осознав, сколь велика перемена, произошедшая в мире, птица оставила погоню и нашла утешение в ближайшей роще. Когда весь мир ускоряется, возможно, нам всем требуется утешение в роще.
