Подойдя к резному столику у стены, она зажгла от спички фитиль серебряной лампы. Никогда еще вестибюль не казался ей таким огромным, хрустальная люстра под потолком – такой изящной, черно-белые мраморные плиты на полу – такими величественными, а картины и древнеримские скульптуры на постаментах – такими изысканными.
«Как далеко мне удалось уйти от ужасного, наполненного крысами и призраками дома на Греческой улице», – подумала она.
Взяв лампу, она проковыляла мимо сияющего зеленым огнем блюдца со смесью. Засунув за пояс платья трость, она ухватилась свободной рукой за блестящие бронзовые перила и начала подниматься по ступенькам, хотя, вероятно, точнее было бы сказать «подтягивать себя вверх».
Восхищаясь изящным изгибом перил, установленных так, чтобы по лестнице могли подняться дамы в самых широких кринолинах, она подумала о роскошных ужинах и приемах, что устраивала для гостей на верхнем этаже.
Там стояло второе блюдце, освещая ей дорогу. Кэролайн вошла в просторную гостиную слева и поставила лампу на длинный стол. Несколько дней назад его украшали сервизы с экзотическим чаем и разнообразными сластями, приготовленными для карточного вечера, куда два раза в месяц так стремились попасть жены самых богатых и облеченных властью людей в Лондоне, чтобы послушать ее рассказы о последних новинках моды и финансовые советы.
Она прошла по причудливым красно-зеленым узорам восхитительного персидского ковра к застекленной двери на просторный балкон. В отличие от большинства хозяев богатых домов, не желающих, чтобы посторонние наблюдали за их частной жизнью, Кэролайн велела слугам не задергивать занавески, гордясь окружающей ее роскошью и радуясь, что ее может увидеть кто-то еще.
Туман, как обычно, не позволял рассмотреть раскинувшийся по другую сторону улицы Гайд-парк с рядами деревьев и дорожками для верховой езды, создающими иллюзию загородного поместья. Но Кэролайн и так прекрасно представляла эту несравненную картину, скрытую от нее в темноте ночи. Если бы тогда, когда она была голодной десятилетней девочкой с Греческой улицы, какой-нибудь предсказатель поведал ей о том, какая судьба ее ожидает, Кэролайн решила бы, что он не только шарлатан, но вдобавок еще и сумасшедший.
Посмотрев на свое отражение в застекленной двери, Кэролайн сначала не узнала стоявшую перед ней бледную женщину, а затем решила, что это призрак, слишком хорошо ей знакомый.
Она отмахнулась от мрачных мыслей и окинула взглядом комнату, где самые сливки британского общества наслаждались ее вечерами. Ей слышались голоса гостей: «О, как это тонко подмечено, миссис Ричмонд… Ради всего святого, где вы отыскали такое восхитительное платье, миссис Ричмонд… Кто сделал этот превосходный фарфоровый сервиз, миссис Ричмонд… О, миссис Ричмонд… миссис Ричмонд».
Потом она услышала голос Томаса, спрашивающего, не было ли в ее жизни момента, который она хотела бы изменить.
Шкряб-шкряб.
Она подняла трость, готовясь защищаться от крыс.
Где же они? На полу? Нет, их когти не смогли бы так пронзительно скрести по ковру. Значит, они за стеной.
Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме тиканья часов в вестибюле, таким огромным и пустым казался теперь ее дом.
Взяв лампу, она похромала по лестнице к еще одному блюдцу с зеленым огнем, что стояло этажом выше.
Кэролайн снова засунула трость за пояс и ухватилась за перила, чтобы подняться по ступенькам.
Она подошла к соседней с ее спальней комнате и открыла дверь. Балдахин окружал детскую кроватку с металлическими ограждениями, не позволявшими ребенку упасть. Кэролайн раздвинула занавес и посмотрела на спящего маленького Джереми.
Из тени внезапно появился чей-то силуэт.
Кэролайн подняла трость, готовясь защищаться от привидения.
– Кто здесь? – послышался сонный голос. – Ах, это вы, миссис Ричмонд.
Кэролайн опустила трость.
– Я просто зашла проведать маленького Джереми, – прошептала она служанке.
Та кивнула головой, показывая, что будет лучше, если они поговорят в коридоре.
Выйдя из комнаты, служанка нахмурилась:
– Простите мое любопытство, миссис Ричмонд, вы, случайно, не заболели? Вы очень бледны.
