Кэролайн подошла к письменному столу, взяла из ящика листок бумаги, обмакнула медное перо в чернильницу и принялась торопливо писать.
Шкряб-шкряб.
Она остановилась и окинула взглядом комнату.
Шум не повторился, и она вернулась к письму.
Шкряб-шкряб.
Кэролайн снова остановилась и прислушалась к тишине дома.
«Это перо скрипит по бумаге», – решила она.
Пытаясь поверить в это объяснение, она заводила пером еще быстрее и больше не прерывалась, хотя скрежет становился все громче, торопясь запечатлеть на бумаге те слова, что всю жизнь не давали ей покоя.
Она закончила письмо, промокнула написанное, свернула листок и запечатала воском. Рядом с печатью она вывела всего одно слово: «Томасу». Затем она составила еще один документ и положила на стол, чтобы любой мог его прочитать.
Кэролайн отодвинула в сторону книжную полку, и за ней оказался сейф с самым сложным замком, какой только можно было приобрести за деньги. Достав ключ из потайного кармана платья, она открыла сейф и выложила его содержимое на стол.
Глава 14
Опустошенное сердце
– Миссис Ричмонд нет дома, – заявил на следующее утро лакей, открывая дверь.
Он должен был всем своим видом выражать удовлетворение от службы в одном из самых богатых домов Лондона, но на самом деле выглядел смущенным и даже испуганным.
– Ее может не быть дома для всех остальных, – сказал Де Квинси. – Но нас она наверняка ждет. Прошу вас, передайте ей, что пришли Томас и Эмили.
– Она оставила на столе запечатанное письмо, адресованное Томасу. Возможно, это для вас. Но самой миссис Ричмонд действительно нет дома.
– Вы выглядите так, словно произошло что-то странное, – заметила Эмили. – Что именно?
– Когда церковные колокола пробили пять часов утра, кухарка застала миссис Ричмонд на кухне. Миссис Ричмонд топила печь. Это очень странно, ведь, если бы она проголодалась, достаточно было просто разбудить кухарку. Миссис Ричмонд была в уличной одежде. Она прихрамывала и опиралась на трость. Мало того, она еще оставила на столе огромную сумму денег и записку, которая не может не вызвать тревоги.
Не дожидаясь приглашения, Любитель Опиума зашел внутрь.
– Покажите ее нам.
Лакей, довольный тем, что кто-то снял с него ответственность, проводил их в библиотеку.
На столе лежала увесистая пачка двадцатифунтовых банкнот. Эмили провела по ней пальцем, пытаясь приблизительно оценить сумму.
– Здесь не меньше десяти тысяч фунтов, – потрясенно произнесла она.
Лакей передал Де Квинси листок бумаги:
– Хотя в записке миссис Ричмонд сказано, что эти деньги нужно разделить между слугами, готов поклясться, что мы к ним даже не прикасались. Мы боимся, что нас обвинят в воровстве.
Любитель Опиума прочитал записку.
– Это поправки к завещанию Кэролайн, – с удивленным лицом объяснил он Эмили. – Она желает, чтобы слуги разделили эти деньги между собой. И чтобы служанка по имени Мэрибет позаботилась о ее внуке. Мальчик унаследует все деньги, за исключением тех средств, что потребуются для защиты Стеллы в суде и на содержание ее в лечебнице для умалишенных. Эдварду она не оставляет ничего, кроме своего презрения.
– Посмотри сюда, отец, – показала Эмили на раскрытый томик его «Исповеди», лежавший на столе.
Де Квинси взглянул на страницу:
– Здесь описывается тот вечер, когда я уезжал в Итон и прощался с Энн.
Он взял письмо, адресованное Томасу, и дрожащей рукой взломал восковую печать. Чем дальше он читал, тем сильнее билось его сердце и кружилась голова.
– Что там сказано, отец?
– Нет времени рассказывать. – Де Квинси обернулся к лакею. – Проводите нас на кухню.
Кухня располагалась на нижнем этаже. Там стояла самая большая печь, какую Де Квинси видел в своей жизни.
– Значит, вы застали миссис Ричмонд здесь на рассвете? – спросил он у кухарки.
Круглолицая женщина растерянно закивала:
– Она растопила печь так жарко, как делаю я, когда готовлю ужин.
– И что она делала? – задала вопрос Эмили.
– Пекла печенье.
– Печенье, – повторил Де Квинси, и голос его прозвучал, словно стон.
– Самое странное печенье из всех, что я знаю, – добавила кухарка. – Бренди, свиной жир, сахар, мука и…
– И что-то белое, что лежало в банке с водой, – закончил за нее Любитель Опиума.
