– Поднимут на смех?
– Попробуйте взглянуть на факты с точки зрения присяжных, – предложил барристер.
– Да, разумеется! И сразу же станет ясно, что это нелепая ошибка!
– Вы обвиняете вашу мачеху в убийстве вашего отца.
– Не называйте ее моей мачехой! Ненавижу это слово!
– Очевидно, вы ненавидите ее саму, поскольку она заняла место вашей покойной матери. Неудивительно, что вы пытаетесь возложить вину именно на нее. У вас имеются крупные карточные долги, не так ли? – продолжал барристер.
– Вам прекрасно известно о моих долгах. Кое-что я задолжал и вам.
– Вы признались, что пытались уничтожить улики, доказывающие вашу вину.
– Я просто не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, будто бы я…
– Гарольд, я еще раз прошу вас посмотреть на факты с точки зрения присяжных. Со смертью вашего старшего брата – весьма подозрительной смертью, которую обвиняющая сторона, несомненно, тщательно расследует, – вы стали старшим мужчиной в роду и, согласно закону, должны были унаследовать имущество вашего отца. Его вдова не имеет никаких прав. Она целиком зависит от великодушия наследника, и вы продемонстрировали свою власть над ней, выставив ее из дома под ливень. А теперь ответьте мне, Гарольд, какой мотив мог быть у вашей мачехи для убийства вашего отца? Она ничего от этого не выиграла бы.
– Какой мотив? Ну хорошо, я… если вы дадите мне время…
– Единственный человек, которому была выгодна смерть вашего отца, – это вы сами.
Когда Де Квинси и Эмили зашли в магазин, зазвенел колокольчик и атлетического вида мужчина, занятый раскладыванием пистолетов на витрине, поднял голову. Всевозможное огнестрельное оружие – с коротким и длинным стволом, с револьверными барабанами и без – было повсюду, металл и полированное дерево сверкали почти так же ярко, как украшения в ювелирном магазине.
Продавец окинул оценивающим взглядом странную одежду Эмили, а потом указал на швы на ее щеке.
– Вам, должно быть, очень больно, мисс?
– Уже не очень, спасибо.
– Рад это слышать. – Продавец уперся руками в прилавок. – Могу я чем-то помочь вам? Простите мою откровенность, но вы не похожи на людей, желающих приобрести охотничье оружие для джентльменов.
– Будьте любезны, прочтите вот это, – ответил Де Квинси и вытащил из кармана письмо.
Продавец хмуро посмотрел на бросающуюся в глаза правительственную печать в верхней части листа.
– Похоже, это от премьер-министра.
– Именно так. Как видите, в письме содержится просьба оказать нам всяческое содействие в вопросах, связанных с работой полиции, которой мы помогаем.
– Мы с отцом обошли много оружейных магазинов, – прибавила Эмили. – Но самыми лучшими называют два магазина на Риджент-стрит и ваш, на Оксфорд-стрит.
– Конечно же, в Лондоне много оружейных магазинов, – согласился продавец, – но если клиент не хочет, чтобы у его ружья при малейшей ошибке в расчете порохового заряда разнесло ствол, то ему нужно обращаться в наш магазин либо в те два, о которых вы сказали.
– Нас особенно интересует порох, о котором вы упомянули, – отметила Эмили.
Продавец недоверчиво посмотрел на нее:
– Вот уж не думал, что когда-нибудь мне придется говорить о порохе с женщиной.
– Сначала в ствол засыпают порох, а потом забивают пулю и пыж, правильно? – спросила Эмили.
– Да, – удивленно подтвердил продавец.
– А в каких емкостях продается порох? – задала она новый вопрос.
– В десятифунтовых деревянных бочонках вроде этого. – Продавец открыл дверцу шкафа и поднял с полки бочонок. – Наш порох куда лучше, чем тот, что продают в маленьких магазинах. Там его разбавляют размолотым в порошок углем, чтобы из двух бочонков получилось три. От такого пороха не дождешься ничего, кроме шипения.
Де Квинси подумал о бомбе, что взорвалась на вокзале Ватерлоо, и вступил в разговор:
– К вам заходил констебль, интересующийся, не покупал ли здесь кто-нибудь порох в пятницу днем или в субботу утром?
– Да, и я сказал ему, что несколько человек действительно покупали у меня порох.
– И как он воспринял ваши слова?
– Похоже, он не придал им особого значения.
– Ах вот как? А почему? – спросила Эмили.
– По правде, он спросил, не покупал ли порох какой-нибудь подозрительный тип. А я заверил его, что мы не обслуживаем подозрительных типов. Это ведь Мейфэр, в конце концов.
