На упаковке обнаружилась надпись, сделанная несмываемым синим маркером, крупно и криво. Маркер выцвел от времени, но буквы легко можно было разобрать.
"Мне некому сказать, потому что она задается, а они все мне не ровня! Он обещал, что я стану волшебником — это звучит глупо, но, похоже, это правда!!! Вот тогда-то они все и узнают!!! Сегодня ночью — полнолуние, а послезавтра женюсь на зазнайке!!! Никуда она не денется!!! С позавчерашнего дня — князь Эдмонд, хозяин замка!!! Ясно вам?!!"
Нет, пропади все пропадом. Не ясно.
Я поймал тритона, поднял и спросил, глядя ему в мордочку:
— Друг мой, я брежу, ошибаюсь, или это написал мой дядюшка Эдмонд?
Я уже не питал иллюзий, господа. Я понимаю, что беседа с тритоном выглядит, мягко говоря, чуточку по-идиотски. Но, по-моему, вящий демон должен был знать ответ — он явно неспроста вытащил на свет Божий эту записку.
Я оказался прав, господа. Он кивнул и кивнул очень осмысленно.
— Но как это возможно? — спрашиваю. — А троюродный дед, который…
И еще раньше, чем тритон отрицательно покачал головой, я осознал, что спрашиваю глупость.
— Боже мой! — говорю. — Эдмонд… он мне не дядя. Он — некий дальний родственник, седьмая вода на киселе, да? Из какой-то нищей побочной ветви нашей фамилии… И дед во время оно завещал ему…
И все это время тритон мерно кивал, будто бы полностью соглашался с ходом моих мыслей. Меня мелко затрясло, будто с океана подул свежий ветер. Как же так… дед передал Эдмонду черный дар вместе с проклятием, а заодно завещал свое… а детей у деда не было, да? Потому что бабка — русалка, как и Летиция… как и зазнайка, на которой женили… беднягу Эда… а сохранить ребенка русалки сложно, если верить той старой книге…
— Так, — сказал я тритону. — Нам с тобой, друг мой, нужно перестать спешить и волноваться. Пойдем-ка домой, у меня появилось желание кое-что проверить.
Тритон бы пополз по ступенькам вслед за мной, но я пожалел его лапки и взял его под мышку. Вящий демон, думал я, спускаясь. Как забавно, господа, если подумать! Ведь демон, в моем понятии — нечто такое громадное, адское, клубящееся, огнедышащее, неодолимое, а тут вдруг — тритончик, уморительное создание, раздвоенный язычок и глазки, как у краба.
Не слишком-то выдающиеся у меня способности по части ведьмовства, я бы сказал!
Но, с другой стороны, я вспоминал, как всю ночь проплавал в океане с русалками — если нам с Летицией не приснился один и тот же сон — и сам был русалкой, если их мужчины тоже так зовутся. Обернулся, превратился… Нет, кое-какие способности все же есть, право…
Я перехватил тритона поудобнее, чтобы видеть выражение его мордочки, и спросил:
— Дружище, скажи-ка мне, а у Эдмонда были способности к магии? Он, к примеру, мог вызвать вящего демона?
Тритон помотал головой отрицательно. И мне в лицо вдруг краска бросилась, даже стало жарко щекам. Вот как, значит, думаю. А может, все это не так уж и плохо? Во всяком случае, не так беспросветно, как мне до сих пор представлялось? Проклятие… ну да, это, конечно… но с другой стороны, я же получу и черный дар тоже. Могущество, силу и власть. Любовь Летиции. Такие возможности…
Я вспомнил эту восхитительную ночь. Ах, государи мои, кто не был любим русалкой в ее естественной стихии, тот вряд ли сумеет понять, насколько многим можно пожертвовать ради этого! Как она светилась сквозь воду! О, да что говорить!
Направление моих мыслей круто поменялось. Зачем я, собственно, вообще упираюсь и не желаю подчиниться неизбежному? Летиция так печется о моей душе, потому что любит меня, думал я не без удовольствия. И она же, нелепая девочка, готова ради собственной любви и такой эфемерной вещи, как добродетель, готова отказаться и от любви, и от меня, и от собственной жизни… К чему?
Нет, государи мои, я решил сделать ее счастливой, даже став ведьмаком. Что во мне изменится? Подумаешь, проклятие! Да и что за нелепость — богобоязненность русалки!
Мысли эти совершенно меня успокоили. Я направился к замку, чтобы поговорить с Летицией и успокоить ее. Мне стало весело — но вид кладбища около часовни меня как-то неприятно поразил.
