Лес по левому берегу Чурань-реки был обыкновенным, не злым, не то что Заморочный, даже волки не завыли ни разу. Евдоха уже ходила туда с Даром, чтобы найти подходящую жердь для метлы. Вскорости они вернулись: Евдоха с жердью, Дар с десятком синиц и снегирей, рассевшихся на его плечах и голове. Женщина диву давалась, как льнет к нему всякая живность — птицы, конь, коза. Козленок и тот неотступно бегал за ним, как собачка.
Однажды на поляну, с которой уже сошел снег, выбрался из леса громадный, с ветвистыми рогами лось. Евдоха вышла на крыльцо да так и обмерла. Рядом с лесным зверем стоял Дар, положив свою ладонь ему на лоб. Она хотела закричать, чтобы мальчик бежал, но испугалась, как бы ее крик не привел лося в ярость. Да и поздно уже было убегать. Вдруг Дар толкнул зверя ладонью, и тот медленно повалился набок. Дар обошел его, наклонился и с трудом вытащил из левого заднего копыта острый гранитный осколок. Затем он направился к сеннику, взял там охапку сена и, подойдя к лосю, положил ее перед его мордой. Зверь лизнул большим языком мальчишескую ладонь и принялся жевать угощение.
— Ты так мне всех зверей из лесу привадишь… — пробормотала Евдоха, когда Дар вернулся к ней, а вставший на ноги лось неохотно покинул поляну. Рубаха женщины прилипла к спине, платок сбился набок. Дар поднял на нее глаза, и что-то такое было в его взгляде, что Евдоха устыдилась своих слов.
Как ни старалась она убедить себя, что Дар теперь ее сын и что долгожданное материнское счастье наконец обретено ею, в глубине души знала, что обманывается. Мальчик принимал ее ласки и заботу с вежливым отчуждением. Свое представление о сыне Евдоха невольно связывала с обычными деревенскими детьми, иных она никогда не видела и не знала, но Дар ничем не походил на них. У него была свободная походка, прямая гордая осанка, какое-то внутреннее достоинство проявлялось в каждом его движении и жесте. «Небось родители были благородных кровей, — думала она. — Были?.. А вдруг живы, приедут и отнимут?! Не отдам!..» Она встречалась глазами с Даром, и ей казалось, что он читает ее мысли. Глаза его были умны и печальны. Она вновь робела перед ним и начинала говорить без умолку о чем угодно, лишь бы отогнать беспокойство. Мальчик слушал ее всегда очень внимательно. («Благо хоть не глухой…»)
— Поди, проголодался, мой хороший? Чуток потерпи. Сейчас тесто поспеет, я калачика тебе спеку. А то пряничка? Пряничком побалую тебя. Скоро уже. Козленок-то наш какой смешной! Давеча за бабочкой побежал, все боднуть норовил. Гляжу, обратно несется, шмель зажужжал, он и перепугался. С мукой вот у нас туговато, до лета бы дотянуть. Уж в деревню-то я не скоро пойду теперь, на мельницу-то. Ну да ничего, скоро учаны[7] по реке поплывут, купцам сменяю вещь какую-никакую за мешок. Придумаем что-нибудь, проживем. Курочек бы завести, без яиц теперь как же? А летом по ягоды пойдем, по грибы. А то и рыбки наловим, сеть я нашла отцову. Дырявая, да я починю. Ты чего с полки-то снял? Ножичек? Поаккуратней с ним, он острый… — Дар бережно держал в руках небольшой нож в узорчатом кожаном чехле и очень внимательно его рассматривал. — А ведь он в твоей корзинке был. Я пеленки-то разобрала, а под ними твердое. Гляжу, ножичек. Ну я его под подол и в сторонку, чтоб Настырка не углядела. Ты чего это? Да что ты, любименький мой?..
Мальчик тихонько поглаживал узорчатые ножны и смотрел куда-то сквозь стену. Глаза его были полны слез.
С вечера зарядил дождь. Евдоха подложила в печь пару поленьев и оглянулась на Дара. Тот спал на лавке лицом к стене, дыхание его было спокойным и ровным. Крупные капли мерно стучали по крыше. Женщина присела к столу, положив усталые руки на льняную скатерть. Перед ней лежала пряничная доска, которую она зачем-то сняла с полки. Ни о чем не хотелось думать, давно пора было самой укладываться спать, но она все медлила неизвестно почему. Стало совсем темно. Евдоха тронула доску и накрыла ее правой ладонью.
«Отпусти его, — послышался голос. — Он не твой».
Евдоха, словно обжегшись, отдернула руку и прижала ее к груди. Сердце бешено колотилось. Почудилось?.. Она, не желая того, вновь накрыла ладонью знак Перуна.