Впоследствии она, видимо, перестала верить в то, что «роман с Бауэром» действительно имел место. В ее статье «О патологической лжи», кажется, есть скрытые намеки на это. Я не особо возражал, поскольку статья была чрезвычайно интересной. Она утверждала, что фантастические измышления, или небылицы, могут раскрепощать творческое мышление и являются своего рода поэзией.
Ахейцы отправились в плавание потому, что наслушались небылиц о красоте Елены.
Страх за воюющих сыновей, прежде частично подавлявшийся эротическими муками, стал сильней и порой затмевал все остальные чувства. Я буквально своими глазами «видел», как Эрнст или Мартин сражаются в рукопашной, и «ощущал», как холодная сталь штыка пронзает мое сердце. Я был убежден и убежден до сих пор, что в то время находился в телепатическом контакте со своими сыновьями. Гуляя по Пратеру, я в один и тот же день встретил и двойника Эрнста, и двойника Мартина. Следствием этих происшествий стало написанное мною эссе «Сверхъестественное»>{114}.
Минна опять мне помогла. Весь ее роман с Флиссом был сверхъестественным. Она быстро оправилась от моего тактичного отказа на ее предложение. Для нее это ничего не меняет, сказала она. На самом деле она, мол, замужем за Флиссом. И хотя я для нее не лишен привлекательности, на меньшее, чем та ее страсть, она уже не может согласиться.
— Да, если бы вы когда-нибудь реально встретились и занялись любовью, то ощутили бы божественное присутствие!
— О, это было бы невероятно! С тобой я получаю огромное наслаждение, но страсть не извергается вулканом, как было бы у нас с ним!
— Для этого я слишком рационален и осмотрителен, Минна.
— Что ж, мы такие, какие мы есть.
Мы с Мартой снова занимались любовью. Она оставалась довольно пассивной, поскольку все еще пребывала под обаянием Бауэра, но это было хорошо.
— В их доме всем заправляет Кете, — пробормотала она; ее рука еще сжимала мою после любовных ласк; мои мысли были далеки от Бауэра. — Она ждет, как паук, готовая в любой момент наброситься на него. Она ему запрещает! Мы с тобой никогда ничего друг другу не запрещали. — Она забывает о свечах на шаббат, но суть не в этом — в главном она права. — Что за робкий хер! Все говорил о том, что хочет меня и как хочет меня, но так ни на что и не решился.
— Это было бы опасно для тебя, — проворчал я.
— Конечно! Но в моей жизни никогда не было опасности! Это меня и влекло. А охмурить импотента — это тебе не раз плюнуть!
— Но ты говорила, что никогда не собиралась с ним спать.
— Я и не собиралась. Я знала, что он на это не пойдет.
Ее лицо бледным пятном выделяется на темном континенте, имя которому — женщина; губы раздвинуты в улыбке.
— Зиги, в ту ночь, когда ты закатил истерику, я ласкала его гениталии!
— Ты — что?
Смешок.
— После того, как он поцеловал меня. Я ухватила его там внизу и начала мять. И думала: черт побери, наверное, ничего не получится. А он сказал: «Почему вы это делаете со мной, Марта?» А я ответила: «Потому что мне хочется».
Я хмыкнул:
— Просто здорово!
— Вообще-то мне показалось, что эрекция была, хоть и слабая.
— Невозможно!
— По крайней мере, я почувствовала какое-то движение. — Вздох. — Жизнь такая хрупкая! — Она отвернулась от меня. — Спокойной ночи, Зиги.
На следующую ночь она не пришла в нашу спальню. Сказала, что раздражена тем, как ясно я дал понять, что хочу ее. Мужчины такие озабоченные. «Может быть, твои сыновья сейчас умирают от ран, а у тебя на уме только секс, секс, секс!»
Вместо постели она повадилась ходить в сад. Я незаметно следовал за ней; она сидела, задумчиво глядя на звезды. Это пугало меня. Марта никогда не смотрела на звезды. Казалось, что она внезапно погрузилась в свой собственный мир, безразличный ко мне. «Я — это я, — резко сказала она однажды. — Когда я снова почувствовала желание, ты решил, что это для тебя. Нет! Это было для меня!»
Она призналась, что и в третий раз целовалась с ним. Я, наверно, уже убрался восвояси со своим биноклем, когда это случилось.
— Если бы только он согласился встретиться со мной за городом, в какой-нибудь сельской таверне, мне бы этого хватило.
