То, что щеголеватый, добродушный, но довольно неискренний валлиец пытался помочь мне претворить мою мечту в жизнь и сообщил о безрезультатности своих усилий, подтверждает, насколько я был прав, никогда полностью не доверяя никому из своих последователей, кроме Анны. Ну и еще нескольким другим женщинам, например Лу. Но что касается мужчин… Все они считают себя моими сыновьями и поэтому хотели меня убить. В том сновидении Джонс очень пристально смотрел мне в глаза. Он мечтает о том, чтобы ему досталась честь их закрыть. Держи карман шире, Джонс.
Страшная боль во время этого сна. Словно все мое тело и душа превратились в один огромный ноющий зуб. Сейчас — кажется, сейчас полдень, солнце, по крайней мере, стоит почти в зените, отчего осенние цветы переливаются всеми красками, — боль заметно ослабла. Я отдыхаю в гамаке-саване.
Анна в удобной, просторной коричневой юбке и белой блузе босиком проходит через лужайку и сообщает, что прибыл очередной гость — младший сын Эмануила, Самуил, который унаследовал дело отца. Услышав от Анны это известие, я довольно хмыкаю. Сэм мне всегда нравился. Его назвали так не в честь пророка, а в честь героя Троллоповского «Мистера Пиквика»; он проницателен и глубок — редкое сочетание. Шаркающей походкой он приближается ко мне, опираясь на трость, — тучный, в темном костюме, в очках, с седой бородой. Мы тепло приветствуем друг друга и говорим по-английски.
Вскоре мне становится ясно, что он чем-то смущен. Не тем, что я скоро отбуду к праотцам, а тем, что должен сообщить мне известие, которое, по его мнению, может меня огорчить.
— Я тут перечитывал ваши письма моему отцу, — говорит он. — Замечательные письма! Может быть, вы помните, в одном из них, от 1897 года, вы задаете отцу один болезненный вопрос. Причем это вы сами называете его болезненным. Вы спросили, известно ли ему что-либо о сексуальных домогательствах или попытках соблазнения со стороны вашего отца?
— Да, припоминаю. Он ответил, что ничего подобного ему не известно.
— Совершенно верно. Он говорил мне об этом в начале Великой войны>{42}. У него было предчувствие смерти. Он, конечно же, был стар и, даже если бы не погиб в катастрофе, вряд ли дожил бы до конца войны. Его очень огорчало, что официально вы считались врагами. Еще он сказал мне, что… — Он замолкает. Незаметно подходит Паули, у нее в руках кувшин с лимонадом. Он благодарит ее, говорит, какой теплый нынче выдался сентябрь!.. — Не то чтобы он вам лгал, дядя, но кое-что все же скрывал. И вот начал об этом сожалеть. Вы прославились как человек, не боящийся правды, даже самой болезненной, а он утаивал от вас важные семейные обстоятельства. Он говорил, что они к тому же и болезненные. И моя мама никогда ни о чем таком не должна узнать; но, может быть, когда-нибудь настанет время, и я в подходящий момент вам расскажу. Я ждал долго, но теперь, думаю, этот момент настал. — Прихлебывая лимонад, он смотрит в сторону — на дом с его маленькими окнами в ярко выкрашенных белых рамах. — Прежде чем умереть, все мы должны узнать, откуда пришли.
— Ну, тогда рассказывай, — говорю я, — не бойся.
Ответом — молчание. Порыв прохладного ветерка, от которого трепещут листья.
— Когда они поселились во Фрайберге, отцу было только двадцать, но он уже был женат. Вы знаете, что сначала туда переехал дедушка, а папа с мамой вместе с Ребеккой, второй женой дедушки, приехали позже. Вы знаете про Ребекку?
— Конечно.
— Извините… конечно же вы знаете. Просто никто никогда о ней не говорил. Какой прекрасный лимонад! Надо взять у Марты рецепт. Так вот, папа не находил себе покоя. В таком маленьком городе. Он помогал дедушке, а в промежутках ездил по делам в Вену. Как-то раз он встретился с бизнесменом по имени Натансон, очень правоверным евреем. Их семья тоже эмигрировала из Галиции, и они все еще говорили на тамошнем вульгарном идише. Папа пару раз поужинал с ними и, короче говоря, влюбился в их дочь Амалию.
— В маму!
— Да, в вашу мать. И она ответила ему взаимностью. Папа поначалу не сказал ей, что у него есть жена и ребенок. Моему брату Йону был тогда год, а мама была беременна Полиной.
