Адель улыбнулась:
- Как вы думаете, он огорчился бы, потеряв наследство?
- Огорчился бы? Черт возьми! Он бы скрежетал зубами от злости.
Адель больше ничего не говорила, только загадочная улыбка мелькнула на ее красивых губах. Жиске тоже на миг замолчал, не отрывая от нее взгляда. Она подняла красивые смуглые руки, ловко вынула шпильки, скрепляющие прическу, и тяжелый водопад медовых волос хлынул вдоль спины. Заскользил между шелковистыми локонами черепаховый гребень. Сквозь прозрачный муслин пеньюара просвечивала золотистая кожа; стоя сбоку можно было заметить очертания груди с розовыми сосками. Внизу пеньюар распахнулся, и Жиске увидел прекраснейшие в мире ноги - длинные, стройные, с изящной щиколоткой и округлыми коленями, ноги, смуглая золотистость которых была обнажена едва ли не до бедер. Жиске надо было уже уезжать, однако эти ноги, которых он уже не видел месяца полтора, отвлекли его от мыслей о службе. В нем проснулось яростное желание. Широким шагом преодолев расстояние, отделявшее его от Адель, Жиске жадным горячим поцелуем припал к ее шее.
Она не рассмеялась кокетливо и лукаво, как это делала всегда, не подчинилась его ласкам. Напротив, она выпрямилась, будто ее пронзил электрический ток, и совсем не шутя хлопнула его по руке:
- Черт побери, Жиске! Что это такое? При ребенке! Никогда бы не подумала, что вы способны на такое. У вас у самого есть дети - так что же, вы готовы делать все это перед ними?
Он остановился, ничего еще не понимая:
- Это серьезно? Вы что же, полагаете, ваша Дезире что-то понимает?
- Как бы там ни было, я не собираюсь заниматься этим при ней.
- Ну так унесите ее, это же самый простой выход.
Адель безапелляционно произнесла:
- Дезире сегодня будет со мной, я и без того достаточно часто приказываю ее уносить. К тому же, мне кажется, Анри, что самый простой выход - это вести себя сдержаннее.
- Черт возьми, это что же, отказ?
- Нет, не отказ… но мы ведь не дети, Анри. Вы не юнец, а солидный государственный человек, а я не девица из борделя. Словом, мне немного надоело прежнее мое поведение… отныне я не собираюсь удовлетворять минутные капризы кого бы то ни было.
Жиске некоторое время молчал, покусывая губы. Впервые Адель позволила себе такой холодный чопорный тон, впервые отказала ему - ведь что бы она ни говорила, это был самый настоящий отказ. Он был прав, когда думал вчера о том, что придется выбирать иной способ общения с нею. Она зазналась. Она теперь любовница герцога Орлеанского. Она вздумала требовать уважения к себе, как к знатной даме.
Он немного насмешливо спросил:
- А уж не возгордились ли вы, моя прелесть? Уж не распространяется ли закон о ста тысячах и на меня?
Она взглянула на него, чуть приподняв бровь:
- Разумеется, нет. Вы мой друг, Анри, я всегда об этом помню. Мы с вами непременно встретимся, только известите меня об этом заранее.
Она отвернулась и, глядя на себя в зеркале, добавила:
- В конце концов, надобно иметь уважение к моим чувствам и понимать… что когда-нибудь мне может просто не хотеться.
Было почти пять вечера, когда Адель в наемном экипаже приехала на улицу Берри. Дом князя Тюфякина находился в самом конце улицы и был окружен высокими черными кедрами. Это было небольшое поместье в центре Парижа, окруженное парком и лужайками. В самом отеле было три этажа, два флигеля выдавались чуть вперед. «Любопытно было бы узнать, - подумала Адель, внимательно созерцая все это, - выкупил ли князь Тюфякин этот дом или просто снимает его, как это делают многие богатые иностранцы».
Очаровательная в светло-сером дорожном костюме из шелка, расшитого миртовым узором, Адель быстро прошла через просторный вестибюль на террасу - там, как ей сказали слуги, находился князь. Она увидела Тюфякина, прогуливающегося по дорожкам парка. Нынче на князе не было парадного сюртука и туфлей с бриллиантовыми пряжками. Облаченный в длинный халат, подпоясанный атласным кушаком, в домашних туфлях и в странной турецкой феске на голове, он, казалось, отдыхал, однако, едва завидев Адель, сразу встрепенулся и быстро пошел ей навстречу. Шаги его были мелки и довольно быстры для старика.
