Эдуардо кинул им косточки манго. Командир поправил кепи и тоже встал.
— Нужно любить свое детство, чтобы быть в согласии с жизнью, — прошептал он, снова беря в руки мачете.
— Мне очень жаль, что умер Энрике, — сказал Агостиньо. Командир бросил на него удивленный взгляд.
— Похоже, ты не такой уж закоренелый португалец, как я думал, — заметил он. — Мы ведь боремся и за то, чтобы выйти из состояния детства. Пятьсот лет обездоленного детства.
«Самое горькое, — подумал Агостиньо, — не остаться недоучкой, а ничего не суметь завершить».
— Главное — проложить путь другим, — бросил командир и как бы в подкрепление своей мысли широкими шагами двинулся вперед, замахнувшись мачете на джунгли, которые словно бросали им вызов своей неподвижностью.
Агостиньо, улыбаясь, последовал за ним. Командир явно любил выражаться высокопарно.
А обезьяны принялись кричать и раскачивать ветки деревьев.
11 час. 15 мин.
— Сколько же времени вы здесь живете?
— Скоро будет двадцать два года, — ответили они в один голос.
— Потому мы и решили вернуться домой, — добавила Жермена.
— Мы как раз об этом говорили вчера с одним из ваших соотечественников, Амиго, — сказал Робер.
— А вы не знаете, где я мог бы его увидеть? — спросил комендант ди Аррьяга.
— Его дом на другой стороне деревни, самый крайний. Вчера, расставшись с нами, он собирался пойти охотиться на альбиноса.
— А священника вы хоть немного знаете?
— О да! Даже слишком хорошо, — поспешила ответить Жермена. — Я не против негров, но, право же, стыдно доверять такому спасение наших душ. У него весь интерес только к юбкам.
— Ну, меня это не удивляет, — прервал ее ди Аррьяга. — Все они такие. Если бы любовные утехи сопровождались ударами кузнечного молота, Африка гремела бы на весь мир.
Робер и Жермена рассмеялись и умолкли, лишь увидев в дверях капитана Давида. Представившись ди Аррьяге, он извинился за то, что не был среди жителей деревни, собранных в часовне.
— Садитесь же, капитан. Все, что я сказал, касается только здешних негров… Мне говорили уже о вас.
Капитан Давид смущенно взглянул на Робера и Жермену.
— Поскольку ваша служанка тоже там, в часовне, придется вам самим побеспокоиться, чтобы нас покормить, — сказал комендант ди Аррьяга.
Супруги тотчас встали. Капитан Давид сел.
— Я получил сообщение касательно вас, — снова заговорил комендант. — Начальство мое считает, что нужно еще немного выждать. Ваш президент — страшный горлопан, и попробуй его задеть, он тут же начнет орать, что руками наемников пытаются расправиться с его народом. А мы на сегодняшний день не слишком высоко котируемся в глазах мировой общественности… Если бы дело зависело только от меня, вам тотчас предоставили бы все, в чем вы нуждаетесь, так как, имея у власти такого друга, мы были бы спокойны за порядок на здешней границе.
— Господин комендант, — прервал его капитан Давид, — у моей дочери сильнейшие боли. Она на шестом месяце беременности.
— Надо бы перевезти ее в город; если хотите, я могу взять ее с собой завтра или послезавтра — как только мне удастся заставить местных жителей заговорить. А пока помогите нам получить сведения о похитителях моего сына…
— Мы здесь всего две недели, господин комендант.
— Но вы же друг нам, капитан. Попробуйте… А кстати, капитан, вы получили письмо от генерала Гомеса?
— Когда вы соберетесь уезжать, я дам вам ответ.
— Договорились.
Капитан Давид отдал честь и вышел.
Не успел он уйти, как появилась Жермена — неслышно, точно мышь.
— Вы, кажется, предложили ему отвезти его дочь в город. А мы с мужем не могли бы поехать с вами?
— Дождитесь автобуса, мадам. Он застрял в шестидесяти километрах отсюда — мы видели его, когда проезжали мимо.
— Мы хотим, комендант, на будущей неделе быть уже далеко-далеко. Вы бы слышали, как вчера по радио подстрекали негров к мятежу!
— Напрасно вы беспокоитесь, мадам, — заверил ее комендант ди Аррьяга. — Несмотря на пять веков цивилизации, все они в глубине души остаются людоедами. Но мы по-прежнему сильнее их и если будем держаться с ними пожестче, то все же в конце концов заставим их понять, в чем заключается их выгода.
