Сегодня жизнь тоже определяется фактами и прежде всего — существованием Тересы. Почему он на ней женился? Брак, пожалуй, единственное пятно на его карьере. Перед его глазами возникла Тереса — пухленькая, с длинными черными волосами, плотоядно поблескивающими глазами и чувственным ртом. А главное — с тяжелой грудью, подрагивавшей на бегу. Сразу по окончании училища его отправили в Вирьяму подавлять негритянский бунт — там он ее и встретил. Она казалась совсем покинутой — одна в большом пустом доме отца, убитого во время мятежа. Ди Аррьяге удалось в кратчайший срок восстановить спокойствие, обезглавив всех бунтарей. С тех пор Тереса словно только на него и молилась. Он быстро распознал ее неутолимую жажду любви, и ничто не помешало ему всецело подчинить ее себе. Даже когда он узнал, что она уже не раз делала аборты.
А теперь она превратилась в болтливую, грязную, похотливую старуху. Желание обладать ею возникало у него все реже. Впрочем, она не жаловалась, прелюбодействуя со всеми черными слугами по очереди. Что с ней поделаешь? Не может же он перебить всех слуг! Тогда она станет спать с другими. Ведь негров тут — видимо-невидимо! Самое простое, конечно, было бы всех их вообще уничтожить. Всех до единого. Если бы не Лиссабон, где нынче все стараются обходить острые углы, боясь глупцов, которые орут на весь мир: «Скандал, возмутительно!»- и которых пыталась поддержать горстка безрассудно восставших офицеров — к счастью, уже арестованных. Да разве этим идиотам вдолбишь, что негры превратили в нимфоманку его супругу, а теперь еще похитили сына.
Комендант мечтал, чтобы жизнь его походила на высокое гладкое дерево, на котором нет ни единой ненужной ветви. Настоящий флагшток. Однако не все еще потеряно. Что-то говорило ему, что круговерть событий, которую глупцы называют пробуждением сознания колониальных народов, может привести его прямехонько к высокой должности в Лиссабоне — конечно, при том условии, что ему удастся победить генерала ди Спинолу, ратующего за вывод войск из колоний. Он разыщет похитителей сына и, расправившись с ними, даст достойный урок всем этим так называемым «освободителям».
Завтрашний день уже казался ему золотистым, приветливым, многообещающим — чем-то вроде прекрасного, громадного, залитого светом замка, вздымающегося над еще затянутой туманом долиной. Но железной своею волей он скоро разгонит туман — комендант был в этом уверен. И тогда, стоя на высокой башне и взирая с ее высоты на несметное множество покорных, выстроенных по линейке черных точечек, он крикнет им: «Давайте вместе трудиться во славу нашей Священной Отчизны — Португалии!»
За дверями внезапно послышались детские голоса. Комендант взял со стола челюсть и вставил в рот. Обошел письменный стол, открыл ящик и достал оттуда горсть мелких монет.
Едва завидя его, дети закричали: «Счастливого праздника! Счастливого праздника!» Комендант улыбнулся.
— Сначала постройтесь в ряд, — приказал он и снова улыбнулся. — Вот, глядите, как я вас люблю. — С высоты лестницы он заметил на другой стороне улицы родителей, не решавшихся подойти ближе. Один из солдат-туземцев пальцем указал им в сторону городских трущоб, как бы отсылая их туда.
— Оставьте их в покое, — приказал комендант ди Аррьяга.
Снова повернувшись к детям, он величественно сошел с лестницы и роздал монеты. Потрепал несколько щечек, благосклонно провел пальцами по нескольким затылкам. И велел повторить за ним: «Если я забуду тебя, Лиссабон, пусть язык мой присохнет к нёбу». Эта фраза напоминала псалом из Библии, который очень нравился коменданту.
Затем он подозвал солдата и вкатил ему затрещину. С головы солдата упал красный берет. И он наклонился, чтоб его подобрать.
— Когда португалец творит добро, никогда не мешай туземцам глядеть на него, — сказал комендант.
— Слушаюсь, господин комендант, — улыбнулся солдат.
Комендант ди Аррьяга хлопнул в ладоши, и дети бросились врассыпную. Родители тотчас отобрали у них деньги и жестами выразили благодарность коменданту. Ди Аррьяга вернулся в кабинет и снял телефонную трубку.
