Комендант взглянул на часы и, взяв линейку, предложил Педро следовать за ним.
Увидев их, старик соба вздрогнул. Пальцы его распухли, стали вдвое больше. Он снова протянул их коменданту. Ди Аррьяга замахнулся и ударил линейкой изо всех сил. С первого же удара под разбитым мясом обнажились кости. Но только комендант замахнулся во второй раз, как прибежал солдат: звонил телефон. И ди Аррьяга передал орудие пытки секретарю.
21 час. 00 мин.
Никогда Кабаланго не было так хорошо. Тьма стояла непроглядная, и вздымалась она до самого неба, поглощая все кругом — и звуки, и пространство. Порой он вытягивал руку и дотрагивался до ветвей скрывавших их деревьев, чтобы убедиться, что они действительно существуют — и он сам, и альбинос — в этом бездонном океане мглы. А рядом дышали джунгли, мощно и спокойно, словно часовой, стойко вынесший миллионы таких же застывших ночей.
Кабаланго закашлялся.
— Я долго шел, пока разыскал тебя, — сказал Кабаланго.
Альбинос снова шевельнулся — Кабаланго понял: он старается лечь поудобнее и заснуть. Нужно либо идти, либо лежать вытянувшись, чтобы слиться с безграничностью этой ночи.
— Да, я долго шел, — повторил Кабаланго. — Одна девчушка указала мне, где ты скрываешься, но я недостаточно хорошо знаю эти места. И потом, я болен, быстро задыхаюсь.
— Тебе еще повезло, что ты не упал в одну из старых шахт.
— Я думал, как бы опередить того, другого, и отыскать тебя… Ты даже не спрашиваешь, кто он — этот другой!
— Когда тебя ищут двое, редко бывает, чтоб оба желали тебе добра.
Кабаланго вдруг испугался, как бы альбинос не увлек его по скользким склонам своей житейской философии. Прошлое теперь было так близко!
— Из Европы я вернулся, только чтобы умереть в родной деревне. Ты как считаешь, это правильно?
— В наших краях сказали бы, что ты, верно, когда-нибудь поел кошатины, — ответил альбинос.
Еще одно поверье. Быть может, поверья — это последнее воплощение надежды, подумал Кабаланго.
— Еще у нас тут говорят: плод от дерева недалеко падает, — добавил Кондело.
Альбинос замолчал. Интересно, встревожились ли хозяева гостиницы, заметив его отсутствие? Никто никогда не тревожился за него. Мучительный приступ кашля заставил его стать на колени; Кондело дотронулся до него кончиками пальцев — какие они были холодные! Кабаланго вспомнил гекконов, о которых говорил Робер, и невольно отклонился.
— Смотри, простудишься, — сказал альбинос и неловким, резким движением человека, которого всегда отталкивают, прижал к груди Кабаланго свою скомканную рубашку.
Наверху залаяла собака.
— Ты знаешь какие-нибудь сказки? — спросил Кабаланго.
От рубашки альбиноса, сшитой из грубой хлопчатобумажной ткани, пахло потом. И Кабаланго казалось, будто она — некое живое теплое существо, перечеркнувшее одним своим присутствием в этой влажной тяжелой ночи отталкивающий призрак геккона. Возможно, сказка, сложенная из волшебных слов детства, скорее помогла бы ему сблизиться с этим человеком, чем бессловесная рубашка, хотя бы и отданная в знак дружбы.
— Ты тоже любишь сказки?
Кабаланго хотелось в окружавшей их мгле найти и понимающе пожать руку альбиноса. На мгновение он увидел мать, склонившуюся под усыпанным звездами небом.
— Пока человек любит сказки, ничто еще не потеряно… — сказал Кабаланго и чуть было не добавил: «ни для него самого, ни для человечества», он наверняка произнес бы эти слова, если бы принял гарденал. Теперь же он сказал только:- Если ты веришь в сказки, значит, любишь свою мать.
В его сознании понятие «мать» сливалось с понятием «Африка», «земля»- со всем тем, что, хоть и меркнет по сравнению с видимыми совершенствами человека, волновало его на протяжении жизни, столь краткой по сравнению с немой вечностью смерти. Неужели на него еще действуют опадающие волны наркотика? Альбинос вдруг спросил:
— А ты знал свою мать?
— Она рассказывала мне чудесные сказки, — ответил Кабаланго, и лицо матери тотчас возникло перед его глазами.
— Хочешь, я кликну Терпение? Он тоже очень любит сказки. Он обычно молчит, но если бы ты его знал, ты увидел бы, как он закрывает глаза, когда слушает их.
