От страха ли, от холода у него стучали зубы. Командир посмотрел на своих товарищей. Он уже два дня ждал этого вопроса и все же почувствовал себя неловко. Убивать ему приходилось. Но только в бою. То были враги. Португальские солдаты. А этот хрупкий юноша в очках с толстыми стеклами, похожими на иллюминаторы…
— Давай сожрем его, командир! Я, к примеру, никогда еще не лакомился португальцем, — бросил Луис обычным своим хриплым голосом.
Эдуардо улыбнулся.
— Совсем недавно тут жили люди, — заметил Энрике. — Они чуть больше остальных верили в будущее, ведь деревня находилась в освобожденной нами зоне.
Как бы в подтвержденье его слов, молния высветила кусок черной доски. Дождь снова полил как из ведра. Агостиньо обхватил руками колени.
— Агостиньо, замрите, — вдруг прошептал Энрике.
Агостиньо даже не понял, что это произнес человек, сидевший напротив. Раздался странный свист. Юноша почувствовал толчок, и в ту же секунду резкий крик боли разнесся по комнате. Открыв глаза, Агостиньо увидел извивавшуюся в руке Энрике длинную тонкую черную змейку. Энрике сунул голову змеи под свой башмак и раздавил ее. Потом сел, поддерживая руку.
— Все-таки успела меня укусить.
На предплечье у него виднелись две маленькие кровоточащие ранки.
— Должно быть, жар выжил ее из твоего кирпича, Агостиньо, — сказал командир. — Луис, давай побыстрей твой охотничий нож.
23 час. 45 мин.
Кабаланго остановился на пороге часовни — несмотря на дождь, в ней было полно народу. Проповедь священника удивила его: «…это значит распахнуть двери и окна души нашей и впустить в нее стенания больного мира и тошнотворный запах горя».
Старик Келани шумно храпел рядом с Мануэлем, который самозабвенно ковырял в зубах. Мария улыбалась. Амиго в одиночестве сидел на первой скамье и время от времени зевал. Прямо за ним Американо, завладев рукою девчонки, красноречиво кивал ей на дверь.
— Ну и скучища, — процедил Васконселос, повернувшись к Жоао.
Капитан Давид взял орех колы и нагнулся в полутьме, чтобы закопать его у себя в ногах, приговаривая при этом: «Господи, помоги мне обрести покой…» И в эту минуту, словно сорвавшаяся пружина, вскочил старик Ондо.
— Не слушайте его! — закричал он, воздев дрожащий палец и устремляясь к священнику. — Он сам — воплощение зла. Задерите ему сутану, и вы увидите там хвост сатаны!
Возмущенный ропот поднялся даже среди задремавших было людей. Оттолкнув священника, Ондо вскочил на кафедру, чтобы его лучше было слышно, и во всю мочь завопил:
— Пусть даст нам выпить или заткнется. Обманщик он.
Кто-то робко зааплодировал.
— Что такое зло? Мы все это знаем. И отец Фидель тоже. Хватит ему дрожать при виде каждой бабы. Пусть лучше скажет нам, как нужно бороться с португальцами, чтобы, наконец, услышать глас знаменитых этих труб. Пусть объяснит, почему альбинос…
— Снова понес черт-те что, — бросил Амиго. — Свяжите его.
На Ондо навалились, скрутили его и понесли к выходу, а он все кричал:
— Пусть даст нам выпить или заткнется!
Когда восстановилось спокойствие, поднялся Сампайо:
— Альбинос убежал. Наш соба Мулали отблагодарит каждого, кто поможет мне быстро его поймать.
23 час. 56 мин.
Они положили Энрике к огню.
— Сегодня ведь праздник, верно, командир? — прошептал он.
Командир пожал плечами и ласково взял в ладони его правую руку. Левая рука Энрике лежала неподвижно, уже почти омертвевшая. Все знали, больше ничего сделать нельзя.
— Если бы мне сказали, что я умру в тот день, когда люди везде поют и пляшут… — продолжал Энрике.
Он грустно улыбнулся и попытался было встать, но командир силой удержал его, а Луис вытер ему пот со лба тряпицей, испачканной его кровью.
Агостиньо склонился к нему и пощупал пульс. Он еле бился. Никогда еще Агостиньо не приходилось видеть умирающих — он лишь читал о них в книгах, где непременно раздавался нежный шелест крыл улыбающихся толстощеких ангелочков, которые появлялись, гордо неся свиток с надписью: «Погиб за португальскую империю». Впервые ему захотелось совершить что-то значительное, сотворить чудо. Скажем, дотронуться до этого человека, который только что спас ему жизнь, и изгнать из его тела медленно подбирающийся к сердцу яд.
