Затем капитан Грейс предложил выпить "за герцога и армию" — тост столь же обязательный. Полковнику Вашингтону пришлось проглотить герцога и армию.
— Этот тост вам как будто не по вкусу, полковник, — сказал Джордж.
— Я уже говорил вам, что не хочу пить, — ответил полковник. — Мне кажется, герцог и армия только выиграли бы, если бы за их здоровье пили пореже.
— Вы пока плохо знаете обычаи регулярных войск, — заявил капитан Грейс уже заметно осипшим голосом.
— Возможно, сэр.
— Британский офицер, — продолжал капитан Грейс с большой горячностью, но довольно неразборчиво, — ни при каких обстоятельствах не пренебрегает таким тостом, как и любым другим своим долгом. Человек, который отказывается выпить за здоровье герцога... черт меня побери, да такого человека надо судить военно-полевым судом!
— Как вы смеете разговаривать со мной подобным образом? Вы пьяны, сэр! — загремел полковник Вашингтон и, вскочив, стукнул кулаком по столу.
— Распроклятый провинциальный офицеришка говорит, что я пьян! взвизгнул капитан Грейс. — Уоринг, вы слышали это?
— Я слышал, сэр! — воскликнул Джордж Уорингтон. — Мы все это слышали. Он здесь по моему приглашению, пунш заказал я, все вы были моими гостями — и я возмущен, капитан Уоринг, что за моим столом были сказаны столь чудовищные слова, с какими полковник Вашингтон только что обратился к моему благородному гостю.
— Черт бы побрал вашу наглость, проклятый мальчишка! — взревел полковник Вашингтон. — Вы смеете оскорблять меня в присутствии английских офицеров и называть мои слова чудовищными? Это уже далеко не первая ваша наглая выходка, и если бы я не любил вашу мать... да, сэр, и вашего деда, и вашего брата, я бы... я бы... — Тут разгневанный полковник окончательно лишился дара речи и, побагровев, содрогаясь от бешенства, несколько мгновений безмолвно смотрел на своего юного врага сверкающими глазами.
— Так что же вы сделали бы, сэр? — очень спокойно спросил Джордж. Если бы не любили моего деда, моего брата и мою мать? Вы прячетесь за ее юбки, оправдывая этим какие-то свои намерения... так что же вы сделали бы, сэр, могу я спросить еще раз?
— Я положил бы вас поперек колена и выпорол бы, злобный щенок! Вот что я сделал бы! — воскликнул полковник, который к этому времени успел перевести дух и снова дал волю ярости.
— Вы знаете нас с рождения и приезжали к нам, как к себе домой, но это еще не причина, чтобы вы нас оскорбляли! — Это крикнул Гарри, вскакивая на ноги. — То, что вы сказали, Джордж Вашингтон, это оскорбление не только моему брату, но и мне. Вы попросите у нас извинения, сэр!
— Извинения?
— Или дадите нам удовлетворение, как принято между джентльменами, продолжал Гарри.
Сердце доблестного полковника вдруг сжалось при мысли, что смертельная вражда неожиданно разделила его и юношей, которых он любил, и, быть может, ему даже придется пролить кровь одного из них. Глядя на Гарри, на его белокурые волосы и пылающее лицо, слушая его дрожащий голос, старший почувствовал, что сердце его исполнилось нежности: он был обезоружен.
— Я... я ничего не понимаю, — сказал он. — Возможно, мои слова были необдуманны. Но почему Джордж уже несколько месяцев ведет себя со мной так странно? Скажи мне, и, может быть...
Джордж Уорингтон был весь во власти злобы; его черные глаза метали молнии презрения и ненависти в стоявшего перед ним прямодушного и честного человека.
— Вы уклоняетесь от моего вопроса, сэр, как только что уклонились от тоста, — сказал он. — Я не мальчик и не желаю сносить ваше высокомерие. Вы публично оскорбили меня в публичном месте, и я требую удовлетворения.
— Пусть будет так, — ответил полковник Вашингтон с выражением глубочайшего горя на лице.
— И вы оскорбили меня! — заявил капитан Грейс, который, пошатываясь, приблизился к нему. — Что он сказал? Какой-то проклятый капитан милиции... полковник милиции, да кто он такой? Вы меня оскорбили! Ах, Уоринг! Только подумать, что меня оскорбил капитан милиции! — И при этой душещипательной мысли слезы оросили щеки благородного капитана.
— Я оскорбил вас? Боров! — опять загремел полковник, не наделенный чувством юмора, а потому, в отличие от остальных, не увидевший в этой сцене ничего смешного. И тотчас перед ним оказался четвертый противник.
