– Лавиния, ты в своем уме?!
– Как никогда в своей жизни. Нам нужно сейчас посмеяться и развеяться.
– Но, Элизабет, там… твоя подруга, моя подруга…
– Мы ей ничем не поможем; мы можем помочь только самим себе. Идем же.
Они стали подниматься по склону оврага в темноте, по каменистой тропе. И вдруг на ней, преграждая им путь, стоя неподвижно на одном месте и не замечая их, оказался Дуглас Сполдинг, смотрящий вниз на пляску огоньков и тело, прислушиваясь к начальственным возгласам.
Он торчал там, бледный как гриб, руки по швам, заглядывая в овраг.
– Марш домой! – взвизгнула Франсин.
Он не услышал.
– Кому говорят! – вопила Франсин. – Домой! Прочь отсюда! Слышишь? Домой, домой, домой!
Дуглас потряс головой и уставился на них, словно их там не было. Его губы зашевелились, издав какое-то мычание. Потом он молча повернулся и побежал беззвучно к отдаленным холмам, в теплую темноту.
Франсин снова зарыдала и пошла с Лавинией Неббс.
* * *
– Вот вы где! Я уж думала, вы никогда не объявитесь! – Элен Грир стояла на своей веранде, постукивая туфелькой по верхней ступеньке. – Опоздали на час! Только и всего! Что-то стряслось?
– Мы… – заговорила было Франсин.
Лавиния вцепилась ей в плечо.
– Там поднялась суматоха. Кто-то нашел Элизабет Рамзелл в овраге.
– Мертвой? Она… умерла?
Лавиния кивнула. У Элен перехватило дыхание, и она приложила руку к горлу.
– Кто ее нашел?
Лавиния крепко сжала запястье Франсин.
– Мы не знаем.
Три молодые женщины стояли посреди летнего вечера, глядя друг на друга.
– Я собираюсь зайти в дом и запереть двери, – сказала, наконец, Элен.
Но в результате она пошла за свитером, потому что, несмотря на то что все еще было тепло, она пожаловалась на внезапно нагрянувшую зимнюю ночь. Пока ее не было, Франсин лихорадочно зашептала:
– Почему ты ей не сказала?
– Зачем ее огорчать? – сказала Лавиния. – Завтра. Завтра еще будет полно времени.
Все трое зашагали по улице под черными деревьями, мимо внезапно позапиравшихся домов. Вот как быстро доходят новости из оврага, от дома к дому, с веранды на веранду, с телефона на телефон. Проходя мимо, они чувствовали, как из-за занавешенных окон их провожают взглядами под лязг засовов. Как странно – фруктово-ванильная ночь, вечер плотно утрамбованного мороженого, противомоскитного лосьона на запястьях, ночь детской беготни, неожиданно прерванных игр и детворы, загнанной за стекло и дерево, эскимо, тающее в лужицах лайма и клубники, там, куда оно шлепнулось, когда детей попрятали по домам. Странные душные комнаты, в которых обливающиеся потом люди вновь сгрудились за бронзовыми дверными ручками и дверными молоточками. Недочерченные «классики» на жарком, парящем тротуаре. Словно кто-то предсказал молниеносные заморозки.
– Надо рехнуться, чтобы разгуливать в такую ночь, – сказала Элен.
– Неприкаянный не убьет трех женщин, – сказала Лавиния. – Число – залог безопасности. К тому же еще рано. Между убийствами должен пройти месяц.
На их перепуганные лица пала тень. За деревом замаячил чей-то силуэт. Женщины исторгли жуткий вопль, каждая на свой душераздирающий лад, словно кто-то что было силы шарахнул кулаком по клавишам органа.
– Попались! – взревел голос.
Им наперерез выскочил мужчина. Он вышел на свет и расхохотался. Облокотился на дерево, тыча пальцем в женщин, изнемогая от смеха, и снова загоготал.
– Привет! Я – Неприкаянный! – представился Фрэнк Диллон.
– Фрэнк Диллон!
– Фрэнк!
– Фрэнк, – возмутилась Лавиния, – если ты еще раз выкинешь какое-нибудь ребячество в этом роде, кто-нибудь изрешетит тебя пулями!
– Ну и расплата!
Франсин истерически зарыдала.
Улыбка сошла с лица Фрэнка Диллона.
– Послушайте, я извиняюсь.
– Убирайся! – велела Лавиния. – Ты что, не знаешь, что Элизабет Рамзелл… нашли убитой в овраге? А ты носишься по округе, пугаешь женщин? Не смей больше с нами заговаривать!
– Ах, как же…
Они зашагали. Он – за ними.
– Стой где стоишь, мистер Неприкаянный, и пугай сам себя. Сходи, взгляни на Элизабет Рамзелл, может, это тебя развеселит. Спокойной ночи!
Лавиния повела своих подруг по улице, под сенью деревьев и звезд. Франсин прикрывала лицо платочком.
