Но прошлой ночью она до полного изнеможения сидела над своим Большим Списком. Она пронумеровала свои книги и рядом с каждым названием написала имя. То же самое она проделала с перечнем пластинок и кассет (глупо, конечно, но она порадовалась, что так и не потратилась на проигрыватель для компакт-дисков). Она написала еще несколько писем, разложила их по конвертами убрала в коробку с надписью: «Открыть в случае моей смерти».
Грустно думать о смерти, когда есть так много всего, ради чего стоит жить, еще грустнее осознать, как мало стоит твоя жизнь. Бидж с болью подумала о том, из чего же теперь складывается ее существование, и была рада возможности отвлечься от этих мыслей хотя бы на время.
Она обратила внимание на то, с какой осторожностью Анни медленно повернула направо, стараясь держаться как можно дальше от края дороги. Высунув голову в окно, Бидж бросила взгляд на усеянный скалами крутой склон:
— Ты не особенно любишь эти сельские дороги, верно? Анни принужденно засмеялась:
— Я их ненавижу.
— Как же тогда ты выносишь поездки на Перекресток? — Бидж сразу же пожалела о том, что сказала это.
— Насчет Перекрестка меня вообще многое смущает, — сказав это, Анни надолго замолчала. Бидж откинулась на спинку сиденья, наслаждаясь чувством воскресного покоя и солнечным теплом, смягченным зеленью, и стала смотреть, как за окном мелькают дубы и кедры.
Их окатила густая волна смолистого запаха сосен, росших на холме. Птичьи трели и хруст гравия под колесами были единственными звуками, нарушающими тишину. Бидж не могла бы сказать, чем эти сельские окрестности отличаются от Перекрестка, за исключением того, что дорога имеет номер на карте штата, тем не менее разница была.
Бидж почти задремала, когда Анни притормозила и удовлетворенно сказала:
— Ну вот мы и на месте.
Церковь выглядела в точности так, как Бидж и ожидала: ничем не украшенные дощатые стены, маленькая колоколенка с колоколом, похожим на школьный, ухоженное кладбище под высокими соснами рядом.
Люди, собравшиеся здесь, были одеты нарядно, но не модно. Спортивные пиджаки, сшитые из добротной, но тяжелой ткани, галстуки расцветок, которые любили десятилетия назад.
А уж пожилые женщины…
Бидж внезапно ощутила зависть, глядя на семейные группы. Только когда она была совсем маленькой, в ее собственной семье собирались разом три поколения, потом такие встречи прекратились. Теперь, когда она узнала больше о семье матери, она понимала, почему.
Бидж подумала о своем брате, который теперь жил в Чикаго.
Прошлой ночью он ответил только после десятого звонка телефона и был очень неприветлив…
— Господи Иисусе, здесь у нас уже полночь. У вас ведь еще позже?
— Да. Два часа. Послушай, Питер, я хотела бы поговорить с тобой о маминой смерти…
— А я не хочу говорить об этом. — Бидж почувствовала, что он ищет себе оправданий, в его злости был оттенок вины. — Она хотела умереть, верно? Значит, решать было ей. Не копайся в этом, Биджи.
Бидж поморщилась. Почему-то манера Питера называть ее Биджи всегда ее раздражала, еще с тех времен, когда они оба были детьми и жили дома.
— Но одно дело она оставила незаконченным.
— На фиг. По крайней мере что касается меня. Да и тебя тоже, — добавил он ворчливо. — Я понимаю, тебе тяжело. Понимаю, поверь.
Что-то в его тоне заставило ее поверить ему. Но его следующие слова ошеломили Бидж.
— Только сейчас чертовски поздно, а мне рано вставать. Звони мне, если появится что-то действительно важное.
И он повесил трубку. Бидж, которая часто ссорилась с братом, но никогда не сомневалась в его любви, долго смотрела на телефон, не в состоянии поверить в происшедшее.
Бидж с неловкостью вылезла из машины. Впервые за многие месяцы она надела нейлоновые чулки, а ее синий костюм был слишком наряден для службы в этой церкви, кроме разве что Рождества или Пасхи. К тому же она почувствовала, что не нужно было пользоваться косметикой. Четыре года в ветеринарном колледже привели к тому, что нарядная одежда заставляла ее чувствовать себя не в своей тарелке.
Анни нервно оглянулась на нее и пригладила волосы, взлохмаченные весенним ветром. Она сказала подчеркнуто жизнерадостно:
