Ветер утра - страница 7
Шрифт
Интервал
Прядь, что вьется гиацинтом, вдруг арканом
обернулась, —
Столько хитростей змеиных ни один силок не знает.
Хоть давно твержу я сердцу: «Выбери иное дело!» —
Путь любви оно избрало и других дорог не знает.
Милая моя ночами в сладкой нежится дремоте,
Что из глаз моих струится слез кровавый ток —
не знает.
Только милой и любовью Лахути тетради полны,
В них иного откровенья ни один листок не знает.
1922
Врач, в лицо мое взглянув,
ничего не сказал,
Пульс пощупав и вздохнув,
ничего не сказал.
Я про то, что о тебе,
дочь Ирана, скорбел,
Глаз до света не сомкнув,
ничего не сказал.
Дервиш, перед кем рассказ
я о радио вел,
Балахон свой запахнув,
ничего не сказал.
Обессиленный бедняк,
умирая, стонал —
Сытый, глазом не моргнув,
ничего не сказал.
Поглядел мастеровой
на ковры богача,
Взором сумрачным сверкнув,
ничего не сказал.
Речь с хозяином завел
о трудящихся я —
Он, из чаши отхлебнув,
ничего не сказал.
Я страницы Лахути
перед шейхом раскрыл —
Он, в мечеть улепетнув,
ничего не сказал.
1923
Ты, празднующий свадьбу с милой,
разлуки тяжкий гнет поймешь ли?
Ты, встретившийся с верным другом,
тоску, что сердце жжет, поймешь ли?
Как под ярмом живет крестьянин,
как тяжко трудится рабочий,
Ты, толстосум, привыкший к лени,
не знающий забот, поймешь ли?
Ты совесть променял на деньги,
ты счета золоту не знаешь, —
Что «означает слово совесть,
ты, праздный живоглот, поймешь ли?
Ты, хан, ссыпающий в амбары
весь урожай дехкан кабальных,
Как дорог хлеб тому, кто беден,
кого нужда грызет, поймешь ли?
Богач, живущий в теплом доме,
закутанный зимою в шубу,
Ты наготу, и лютый холод,
и тысячи невзгод поймешь ли?
Ты, преданный отцовской вере,
о труженик благочестивый,
Как подло расставляет сети
святош презренный сброд, поймешь ли?
В стадах у шаха не исчислишь
волков на должности овчарок, —
Когда он верен, этот пастырь,
когда он предает, поймешь ли?
Ты, сердцем с Лахути не схожий,
противник мой и соглядатай,
Как беден труженик Ирана,
как страшно он живет, поймешь ли?
1923
Шейх сказал: «Две истины борются в небе».
Шейх сказал: «К чему нам заботы о хлебе?
Бедность нужна для мира, богатство нужно
для мира —
Будем ждать, какой нам выпадет жребий.
Слава завоевателям, кровью залившим мир!
Слава и вам, рабы, вскормившие мир!»
«Лживый, хитрый старик! — отвечал я шейху. —
Вырвать бы твой язык! — отвечал я шейху. —
Все, что есть на земле, — дело крестьян и рабочих.
Славный их подвиг велик! — отвечал я шейху. —
Труженик нужен для мира; стяжатель не нужен.
Правда — одна, другой нам правды не надо.
Если б не мы, никогда бы никто не увидел
Лондона, Басры, Парижа, Багдада.
Мы говорим: работа наша полезна.
Если служит она народному делу.
Труд не всякий может трудом называться:
Трудится разве палач, кромсающий тело?
Этот скверный мир — мастерская гнета,
Кузница рабства, бурдюк злобы и жира —
Должен пасть под грозную песнь пулемета
В твердой руке батраков и рабочих мира.
Время пришло! Рука класса окрепла.
Новый мир — без классов — взойдет из пепла!
Я, Лахути, полон неслыханной страсти!
Что мне, шейх, посулы рая и ада?!
Страсть к борьбе с врагом жжет мое сердце, —
Жжет сильней, чем любовь сердце Фархада».
1924
Я не из робких! Пусть судьба
мне будет злейший враг —
Я твердо знаю: ей меня
не одолеть никак.
Пускай не хвалится своим
всевластьем небосвод —
Он рухнет, стоит мне поднять
восстанья алый стяг.
И милости не надо мне —
я собственной рукой
Добуду счастье, путь к нему
держа сквозь глушь и мрак.
С моей дороги я смету
и мулл и богачей —
Я дал обет вести борьбу
за тех, кто сир и наг.
Не верю в провиденье я,
не верю в силу звезд, —
Мне одинаково смешны
и звездочет и маг.
Похожие книги
