Для виновницы торжества праздник был знаменательным, но с примесью грусти, ибо Валечка достигла пенсионного возраста. Но так прекрасно выглядела, что ей нельзя было дать больше сорока лет. Синеглазая и по-девичьи стройная, она была по-прежнему изящна и привлекательна. Рядом с ней Николай Павлович, который был не на много старше, но облысел, обрюзг и обзавелся брюшком, казался пожилым.
Вечером после шумного застолья, жарили шашлыки, но неожиданно пошел дождь, и все перебрались в дом. Женщины отправились петь песни в мезонин, где были музыкальный центр и караоке, а мужчины расположились в гостиной около бара с напитками. Говорили обо всем, интересовались делами друг друга, так как были давно знакомы.
— Я вижу у тебя новая машина, Леонтий? Поздравляю! Шикарный «фордик», — потягивая через соломинку джин с тоником, сказал Наумов Доброшину. Они были знакомы много лет и вместе отдыхали на Байкале. — Тебя что, произвели в генералы? Хотя на генеральскую зарплату, такую тоже не купишь. Признавайся, — пошутил он, — банк, что ли, ограбил?
— Маршальской зарплаты тоже не хватит, — самодовольно ответил Доброшин. — Но я ведь в ФСБ больше не служу. Руковожу секьюрити крупной фирмы.
— И тебе там платят больше, чем маршалу? — искренне удивился Наумов.
Бывший полковник КГБ немного замялся, и вместо него ответил сидевший рядом Максименко.
— Ладно, Леня, не придумывай. Ему можно выдать коммерческую тайну, — и, повернувшись к Наумову, объяснил с улыбкой: — «Крышует» он вместе с товарищами из ФСБ. Отсюда и гроши. — Николай Павлович отхлебнул виски из бокала, который держал в руке и, уже серьезно, сказал: — Сейчас многие бизнесмены предпочитают иметь дело с ФСБ. Это надежнее, чем с милицией. Вот и Леня сейчас этим занялся, — вновь улыбнулся он, глядя на смутившегося Доброшина. — Всем хорошо жить хочется. И гэбэшникам тоже.
— Ладно, чего это мы все о делах да о делах. Пойдем лучше выясним, кто сильнее в бильярде! — находчиво предложил Леонтий Петрович, тяготясь темой разговора. — Я сегодня чувствую себя в ударе.
Его предложение было поддержано остальными, и все, прихватив спиртное, двинулись наверх по дубовой лестнице с фигурными балясинами. «Ну, ничего хорошего нам не светит, пока МВД и ФСБ вместо своего прямого дела будут прислуживать коммерсантам, — удрученно размышлял Наумов, поднимаясь по сверкающим лаком ступеням. — Нельзя недооценивать и унижать спецслужбы, от которых зависит безопасность государства и его граждан!»
* * *
Наумова и его друзей особенно огорчали в тот период необъективность и явная ангажированность большинства средств массовой информации. Вместо того, чтобы высвечивать причины деградации общества, криминального беспредела и ухудшения уровня жизни, выявлять и требовать наказания виновников, «четвертая власть», по сути, помогала им уходить от ответственности.
— Не понимаю, неужели большинство журналистов просто куплено нынешней властью и олигархами, — негодующе спросил Наумов у Царева, когда они снова встретились в центре, чтобы вместе пройтись по книжным магазинам. — Такое впечатление, что среди них не осталось честных людей.
— Ты и сам знаешь, что журналистика — вторая древнейшая профессия. Продажным перьям в литературе во все времена было посвящено немало страниц, — с усмешкой ответил Владимир Иванович. — Но всегда находились и те, кто выступал в защиту простых граждан. У нас же их пока не слышно.
— Не знаю, как вас с Ниной, но меня просто тошнит от того, что вижу в газетах и по телевидению, — пожаловался ему Артём Сергеевич. — Одна скандальная хроника, голые задницы и засилье рекламы. Будто нет острейших проблем ограбления народа, и падения нравственности! Все страницы заполнены хроникой мелких преступлений, а крупные аферы замалчиваются.
— Это понятно. Разве будут принадлежащие Осинскому газеты и телеканалы требовать, чтобы у него отобрали миллионы долларов, которые он умыкнул из казны? — насмешливо сказал Царев. — А журналисты, которые у него получают больше министров и разъезжают на крутых иномарках, думаешь, они будут бороться за справедливость?
